Рассказы

— Мама… Неужели? — И глаза у Сани залучились звездами, а на личике проступил легкий румянец.

ІІІ

Однажды, когда Саня лежал в кровати у окна, погруженный в свою тоску, а мать, сидя около, штопала чулок и рассказывала ему сказку, с улицы донесся шум и громкое, дружное пение сотен голосов:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…

Мать и Саня выглянули в окно. Вдоль жалких лачуг с поломанными заборами, по длинной пыльной и грязной улице двигалась колонна рабочих, вооруженных шашками и винтовками. На картузах и пиджаках пылали алые банты.

Рабочие шли в ногу бодро, радостно, и над ними колыхались знамена.

По обеим сторонам, у лачуг, стояли оборванные, голодные женщины, подростки, махали руками и платками, а впереди колонны бежали мальчишки, кувыркались и били колотушкой в донышко заржавелой жестяной кастрюльки, подражая барабанщикам.

— Без угля не ворочаться, — кричали надрывно женщины.

— Мы к зиме все подохнем от холода, если не Судет топлива.

— Слушаем. Слушаем. Уголь или смерть… На Дон! На Дон! — восклицали среди пения «Интернационала» рабочие.

Мать порывисто привлекла Саню к груди и, давясь радостными слезами, проговорила:

— Детка, слышишь… На Дон идут. За углем.

Саня высунулся больше из окна и стал махать исхудалой ручонкой рабочим…

Его заметил из колонны старый рабочий Иван, друг отца, тоже литейщик, знавший про тоску Сани, подошел быстро к нему, поцеловал и, похлопав по узкому плечику, сказал:

— Крепись, хлопчик. На Дон идем добывать уголь…

А когда колонна с огненными знаменами и с победным пением завернула за угол, прибежали, запыхавшись, домой отец и Федя, — они замешкались в городе. Наскоро переоделись, попрощались с матерью и с Саней и бегом присоединились к колонне. Они наравне со всеми ушли на Дон отвоевывать уголь, кров, тепло для рабочих.

ІV

Тихо совсем и мертво стало в рабочем квартале. На улицах и переулках собирались одни женщины и дети и гадали, что с их мужьями и отцами. В газетах они плохо разбирались.

Они отощали, изголодались.

Заводы стояли заколоченные, ничего не производя, и хлеб вздорожал потому, что деревня неохотно давала хлеб. Она требовала за свой хлеб не бумажки, а плугов, гвоздей, кожи — всего того, что производит уголь.

Надвигалась осень… Небо с утра влажной черно-грязной тряпкой нависало над рабочим кварталом. В убогих лачугах продувало. Саня зябнул под тощим одеялом, и мать кутала его в свою драную юбку и кофту.

Саня гаснул, и мать в ужасе глядела на его мертвеющее личико, бессильно закрывающиеся усталые глаза.

Раз удалось ей с большими жертвами раздобыть кусок угля, и она развела огонь в очажке. Саня как будто ожил, но недолго длилась его радость.

Быстро сгорел уголь, и очажок опять погас. И опять впал в прежнюю тоску Саня.

А вестей с Дона не было никаких. Не было вестей и от рабочих, ушедших туда, и мрачные ходили по кварталу женщины.

V

Дни тянулись медленно, и каждый день приносил новое разочарование.

Саня по-прежнему гаснул. Мать втайне уже прощалась с ним.

Но вот в одно утро точно радостный, освежающий дождь пронесся по измученному, изголодавшемуся кварталу.

Прискакал из города на тележке с одноглазой лошадью заводской фельдшер-коммунист и, размахивая газетой и перегнувшись с сиденья, крикнул, как в рупор, в ближайшее раскрытое окно:

— Дон взят!..

— Дон взят, Дон взят! — загудел вдруг весь квартал.

Женщины и дети обнимались и целовались, как в Светлое воскресенье, а дети, прыгая на одной ноге и шмыгая носом, тянули:

— Дон, Дон, Дон наш…

— Саня, слышишь… благовестят… злой дух, стороживший уголь, убит… Дон наш… — крикнула на ухо задремавшему Сане мать.

Он медленно открыл глаза и чуть улыбнулся бескровными губами.

VI

А вслед за этой вестью пришел и долгожданный уголь.

Тучей высыпал весь город в порт и затопил всю пристань. Один за другим с веселыми жирными гудками, под красным флагом, пуская в небо черные, сизые и молочно-белые клубы дыма, входили пароходы, нагруженные доверху углем, и на всех палубах, реях, вантах и лесенках стояли и махали шапками и винтовками черные, как угольщики, рабочие, отбившие, как клад, уголь.

Толпа встречала их громовым «ура», а оркестры во всех концах порта и на эстрадах играли «Интернационал».

Вмиг пущены паровые краны и тяжелые полуразвалившиеся от долгого безделия угольные кадки, и пристань выгорбилась от куч угля.

Жадно разбирали по корзинам, мешкам и ведрам уголь женщины и уносили его домой с веселыми праздничными лицами.

Саня сидел на кровати у окна, следил горящими глазами за женщинами, как, перекидываясь веселыми возгласами, они тащат в свои лачуги мешки и корзины с углем и как потянул из одной трубы первый дымок, за ним по соседству другой, третий…

Он ждал матери…

Дверь с треском отворилась, и вошла мать. Левый бок ее оттягивала тяжелая корзина с углем.