Читаем Рассказы полностью

- Нет, это оттуда,- сказал Николай и стал смотреть куда-то в сторону. Потом повернулся к брату и сказал: - И сколько ты, милый, исколесил на своем веку?

- Да, я много путешествовал. В прошлом году был в Италии.

- В Италии! - сказала Варя.

- Потом во Франции, в Англии.

- В Англии! - сказала Варя.- Господи!

- И как тебе это не надоело? - сказал Николай.

- Он вот не любит,- подтвердила Варя.- Мы как к отцу на именины поедем на три дня, так он по дому скучает, ужас!

- Отчего же надоест? Посмотреть, как живут другие люди...

- Ну, чего нам на других смотреть!

- Как чего? Разве не интересно вообще узнать что-нибудь новое?

- Узнавай не узнавай, все равно всего не узнаешь, как говорила Варина бабушка,- сказал Николай.

- Дело не в том, чтобы все узнать, а чтобы приобщиться к иной, более высокой жизни. Я, например, говорил по телефону за две тысячи верст и испытывал почти религиозное чувство перед могуществом ума человеческого...

- Пошла прочь, шляется тут,- шепотом сказала Варя кому-то.

Андрей Христофорович оглянулся.

- Это соседская гусыня повадилась к нам.

- Ну, ты уж напрасно так этим восторгаешься,- сказал Николай, положив нога на ногу.- В этом души нет, духовности, а раз этого нет, нам задаром его не нужно,- заключил он и, запахнув полу на коленке, отвернулся, но сейчас же опять повернулся к брату.

- Ты вот преклоняешься перед машинкой, тебя восхитило то, что ты за две тысячи говорить мог, а это, голубчик,- все чушь, внешнее. Русскую душу, ежели она настоящая, этим ничем не удивишь.

- Да что такое,- внешнее?

- То, в чем души нет. Ясно.

- Я, по крайней мере, думаю, что душа есть там, где работает человеческая мысль,- сказал Андрей Христофорович.

- Так то - дух! - сказал Николай.- Это же дух,- повторил он с улыбкой.- Ты не про то говоришь совсем.

- Нет, пойду орешка принесу, а то скучно так,- сказала Варя.

Она ушла, братья замолчали. Ночь была тихая и теплая. Андрею Христофоровичу не хотелось идти в комнаты, где, он помнил, были клопы, которые пронюхали в нем свежего человека.

Прямо перед домом было огромное пространство, слившееся с ржаными полями и уходившее в безграничную даль. Но его все досадно загораживали выросшие целой семьей какие-то погребки, свинарники, курятники, расположившиеся перед окнами в самых неожиданных комбинациях.

- Что, на наше хозяйство смотришь? - сказал Николай.- Удобно. Все на виду. Это Варина мысль. Андрей Христофорович и сам так думал.

- Ну, что ты тут делаешь, когда нет службы? - спросил он.

- Мало ли что...- отвечал Николай.

- Значит, дела много? А я думал, что тебе все-таки скучновато здесь.

- Нет,- сказал Николай,- не скучно.- И прибавил: - Чего же дома скучать? Дома не скучно.

- Ну, а все-таки, что поделываешь?

- Да как сказать... мало ли что? Весной, еще с февраля семена выписываем и в ящиках сеем.

- Какие семена?

- Огурцы да капусту.

- Потом?

- Потом... ну, там сенокос.

- Подожди, как сенокос? Сенокос в июне, а от февраля до июня что?

- От февраля до июня?.. Ну, мало ли что, сразу трудно сообразить. Всякие текущие дела. Да, а попечительство-то! Попечительство, комитет, беженцы,вдруг вспомнил Николай.- Совсем из головы выскочило. У нас дела гибель! Как же, нельзя,- такое время.

- Сколько же ты времени на него тратишь?

- На кого?

- Фу-ты, да на это дело.

- Ну, как сколько? Разве я считаю? Трачу, и только. Да что это тебя интересует так?

- Просто хотелось уяснить себе, как вы тут живете. За литературой, наверное, перестал следить?

- ...Нет, слежу,- не сразу ответил Николай.

- Много читаешь? Ах, как нам нужно научиться работать, не тратить даром ни одной минуты, чтобы наверстать упущенное время. А времени этого - целые века.

- А что ж не наверстаем, что ли? - сказал Николай,- придет вдохновение, и наверстаем.

- Нате орешка,- сказала Варя.

- Нет, спасибо. Зачем же ждать вдохновения?

- А без этого, голубчик, ничего не сделаешь,- сказал Николай, махнув рукой.

- Так его и ждать?

- Так и ждать.

- А если оно не придет?

- Ну, как не придет? Должно прийти. Это немцы корпят и все берут усилием, а мы, брат...

- Да, именно, нужно постоянное усилие,- сказал профессор,- усилие и культура.

- А душу-то, милый, забываешь,- сказал ласково Николай.

- Сейчас на кухню солдатка Лизавета приходила,- сказала Варя,- говорит, мужа ее ранили. И когда это кончится? А потом, говорит, будто крепость какую-то взяли и всю дочиста взорвали, а с ней сто тысяч человек.

- Кто у кого взял?

- Не спросила. Пойдемте ужинать.

- Вот поговорили, а теперь хорошо и закусить,- сказал Николай, ласково потрепав брата по плечу и провожая его первым в дверь.

IV

Андрей Христофорович испытывал странное чувство, живя у брата.

Здесь жили без всякого напряжения воли, без всяких усилий, без борьбы. Если приходили болезни, они не искали причины их и не удаляли этих причин, а подчинялись болезни, как необходимости, уклоняться от которой даже не совсем и хорошо.

Зубы у них портились и выпадали в сорок лет. Они их не лечили, видя в этом что-то легкомысленное.

- Ей уж четвертый десяток, матушке, а она все зубки свои чистит,- говорила про кого-нибудь Липа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза