Рассказы. Часть 2

Вуаль натянулась, и девушка резко качнулась назад. Впрочем, она не раздумывала и рывком отстегнула большие золотые диски, крепившиеся к плечу, быстро высвободилась и побежала. Мужчины в перьях смеясь погнались за ней.

Рыжеволосой красавице однако было не до смеха. Она бежала изо всех сил. Два тонких кровоподтёка обозначились на плечах. Я подумал было о том, что стоит остановить преследователей, но было уже поздно. Они быстро пронеслись мимо меня. Вуаль, как ковровая дорожка, расстеленная в воздухе, висела, ничем не поддерживаемая.

Джил нервозно обхватила себя за плечи.

— Рон, — спросила она, — а как можно нанять себе частную охрану? Или полицию?

— Ну, знаешь, так молниеносно всё не устроится…

— Пойдём к выходу, — перебила она, — быть может, нам удастся выйти.

Толпа медленно росла. Каждый знал, для чего существует полицейский глаз, но никто никогда не воспринимал его всерьёз. Двое мужчин в перьях гонятся за обнажённой красоткой? Чудненькое зрелище. Так чего же тут дёргаться, чего вмешиваться? Если ей не хочется, чтоб за ней гнались, ей стоит только… Только что? Ничего не изменится. Костюмы, люди, идущие по делам, и люди без дела, люди, которые пришли поглазеть и послоняться… — всё останется по-прежнему.

Транспарант без надписи присоединился к транспарантикам «СНОШЕНИЕ ТОЛЬКО РАДИ РОЖДЕНИЯ».

Его розовая уличная туника, выпачканная в траве, странно сочеталась с их консервативными костюмами. Но человек, носивший транспарант без надписи, был вполне серьёзен. Его лицо было столь же неестественно угрюмым, как и лица в консервативных костюмах. Но всё равно пуристы не выражали особого восторга от его присутствия.

Уилширский выход был запружён толпой. По обилию изумлённых и разочарованных лиц я догадался, что двери закрыты. Маленький вестибюль был настолько забит людьми, что мы даже не попытались узнать, что случилось с дверьми.

Всё больше нервничая, Джил заговорила:

— Я не думаю, что нам нужно здесь оставаться.

Я заметил, как она всё время обнимает себя за плечи, и спросил:

— Тебе что, холодно?

— Нет, — Джил вздрогнула. — Но я хотела бы что-нибудь одеть на себя.

— Как насчёт вуалевой накидки?

— Отлично.

Мы опоздали. Накидка исчезла.

Был тёплый сентябрьский день. Точнее, вечер. Хотя на мне были лишь бумажные брюки, мне было совершенно не холодно. Я предложил:

— Ну возьми мои брюки.

— Ой, нет. Я ведь нудистка.

Но, несмотря на это, Джил продолжала обнимать себя за плечи.

— Держи, — сказал Рон и вручил ей свой свитер.

Джил сверкнула благодарными очами, а затем, чувствуя себя явно не в своей тарелке, обернула свитер вокруг пояса и узлом завязала рукава.

Рон ничего не понял. Я спросил его:

— Ты знаешь разницу между ню и обнажённым телом?

Он покачал головой.

— Ню — артистично, обнажённость — беззащитна.

Нудизм был популярен в Парке Свободы. Обнажённость в тот вечер явно была не в фаворе. Знаменитую вуаль я видел в тот вечер по меньшей мере в четырёх воплощениях. Один её кусок превратился в короткую мужскую юбку. Два обрывка превратились в подобие саронгов, ещё одна полоска перевязывала чью-то руку.

В обычный день все входы в Королевский Парк Свободы закрываются в шесть. Те, кто хочет остаться, остаются, сколько им вздумается. Впрочем, таких немного, потому что фонарей, которые можно разбить, в Парке Свободы очень мало. Свет падает сюда из окрестных зданий, а полицейские глаза продолжают плавать по воздуху, направляемые приборами ночного видения. Впрочем, большая часть полицейских глаз — пустышки. Никто по ночам за ними не следит. В эту ночь всё будет по-другому.

Солнце село, но было ещё светло. Маленькая древняя старушонка шагала в нашу сторону. В её лице сквозила жажда крови. Поначалу я подумал, что она направляется прямо на нас, но я ошибался. Она настолько выжила из ума, что не могла долго смотреть в одном направлении.

Она увидела мои ноги и подняла глаза.

— А, это ты, это ты помог сломать газонокосилку, — сказала она.

Я почувствовал укол несправедливого обвинения.

Старушка продолжала обличать:

— Парк Свободы, да? Парк Свободы! Двое мужчин только что отняли у меня пакетик с едой.

Я развёл руками.

— Мне жаль. Мне очень жаль. Если бы у вас оставался пакетик, мы бы попытались уговорить вас поделиться с нами.

Мои слова, видимо, вернули её к реальности. На глаза старушки навернулись слёзы.

— Значит, все мы — голодные. А я принесла обед в полиэтиленовом пакетике. Следующий раз возьму непрозрачный пакет. Ой, чёрт! — Старушка наконец заметила Джил и её импровизированный свитер-юбку и поспешила добавить: — Мне жаль, деточка. Я отдала своё полотенце девушке, которая нуждалась в нём ещё больше, чем ты.

— Ничего страшного, всё равно спасибо за беспокойство.

— Пожалуйста, люди, можно мне остаться с вами, пока не включат полицейские глаза? Мне что-то немножко страшно. Меня зовут Гленда Готорн.

Мы представились. Гленда Готорн по-мужски пожала нам руки.

Тем временем стало темно. Из-за высоких зелёных кустарников мы не могли видеть город, но, когда огни Вествуда и Санта Моники зажглись, переход от темноты к свету поразил нас.