Рассказы. Часть 2 (ЛП)

Полчаса спустя, несмотря на всё прибывающую боль в голове, я встал и заставил себя взглянуть на белёсый пляж. Всё его пространство поблескивало, точно пронизанное призраками молний. Я пригляделся. Казалось, пляж покрыт мусором, который танцует под эти вспышки. Из-за них мне пришлось ещё сильнее напрягать глаза, но ни следа Нила я не увидел.

Я вышел наружу и встал между кустов. Чем ближе к пляжу я был, тем сильнее мне казалось, что на нём идёт какая-то непонятная возня, — однако эти ощущения могли хотя отчасти быть объяснены моим состоянием, ведь уже через пять минут у меня заломило виски, я чуть не потерял равновесие, и мне пришлось возвращаться в дом, подальше от жара.

Хотя я не собирался спать, но, когда Нил вернулся, я дремал. Проснувшись, я увидел, что он стоит у окна и смотрит наружу. Стоило мне открыть глаза, как пляж, сверкая, рванулся вперёд. Теперь он казался совершенно пустым, вероятно, потому, что мои глаза отдохнули. Что такое видит там Нил?

— Ну, как прогулка, понравилась? — сонно спросил я.

Он обернулся, и на меня повеяло тревогой. Его лицо застыло в сомнении; в глазах сквозило беспокойство, задумчивые морщины пересекали лоб.

— Он не светится, — сказал Нил.

Я лишь подивился тому, как сильно его нервозность влияет на восприятие. Пляж горел ярко, как никогда.

— Ты о чём?

— О пляже у деревни — там он не светится. Больше не светится.

— А, понятно.

Вид у него стал обиженный, почти презрительный, хотя я не мог понять, почему он решил, что эта новость меня взволнует. Он снова погрузился в созерцание тетради. Впечатление было такое, будто он пытается решить насущную проблему.

Возможно, будь я здоров, мне удалось бы отвлечь Нила от его мании, но я и носа не мог высунуть наружу без того, чтобы не почувствовать головокружение; оставалось только сидеть в бунгало и ждать, когда мне полегчает. Ни у кого из нас не было раньше солнечного удара, но Нил, казалось, знал, что делать.

— Пей больше воды. Укройся, если тебя начнёт лихорадить. — Он не возражал против того, чтобы я оставался в доме, — казалось, ему не терпится пойти бродить одному. Ну что же? На следующий день он собирался всего лишь в библиотеку.

Самочувствие плохо влияло на мои мысли, но я и при полном здоровье не мог бы представить, какой у него будет вид, когда он вернётся: взволнованный, довольный, заговорщический.

— Я принёс тебе историю, — сказал он сразу же.

В большинстве случаев такое начало предвещало длинное и нудное продолжение.

— Правда? — осторожно сказал я.

Он сел и подался вперёд, словно для того, чтобы заразить меня тревогой.

— Та деревня, в которой мы с тобой были, — она называется не Льюис. Она называется Стрэнд.

Ну, и что он молчит — ждёт, что я раскрою от удивления рот или захлопаю в ладоши?

— Вот как, — без всякого энтузиазма сказал я.

— Льюис — это другая деревня, дальше по берегу. Тоже заброшенная.

Похоже, в этом и была вся соль его рассказа. Мельтешение узоров под моими веками сделало меня раздражительным.

— И что, это весь твой рассказ? — обиженно спросил я.

— Нет, это только начало. — Когда его молчание вынудило меня открыть глаза, он сказал: — Я читал книгу о местных нераскрытых тайнах.

— Зачем?

— Знаешь, если не хочешь слушать…

— Продолжай, продолжай, раз уж начал. — Незнание может оказаться ещё более губительным для нервов.

— О Льюисе там почти ничего нет, — продолжал он, помолчав: возможно, дал себе время подумать.

— А так вообще много?

— Да, конечно. Хотя может показаться иначе. Никто не знает, почему люди ушли из Льюиса, но и про Стрэнд этого тоже никто не знает. — Наверное, я как-то выказал своё нетерпение, потому что он вдруг заспешил: — Я хочу сказать, что те, кто уехал из Стрэнда, не хотят объяснять почему.

— А их кто-то спрашивал?

— Женщина, которая написала книгу. Ей удалось разыскать кое-кого. И она заметила среди прочего, что они все поселились как можно дальше от моря. И все страдали чем-то вроде нервного расстройства. Когда их расспрашивали о Стрэнде, они начинали нервничать ещё больше, как будто боялись, что от их слов что-то случится или их кто-то услышит.

— Так говорит автор?

— Да.

— А как её зовут?

Неужели он услышал в моём голосе сомнение?

— Боже мой, — фыркнул он, — я не знаю. Какое это имеет значение?

Никакого значения это, конечно, не имело, по крайней мере, для меня. От его рассказа мне стало только хуже. Вокруг моего черепа точно затягивалась верёвочная петля, сумеречный пляж кишел тенями и вибрировал. Я закрыл глаза. Заткнись, проревел я ему. Уходи.

— И вот ещё что, — настаивал он. — Один человек сказал, что ребятишки всё время ходили на пляж ночами. Родители делали всё, что могли, лишь бы не пустить их. Некоторые расспрашивали своих ребятишек, но те словно не могли остановиться. Почему, как ты думаешь? — Когда я отказался отвечать, он вдруг добавил: — Всё это было в тридцатые.