Рассказы. Часть 2 (ЛП)

Я сразу же прочитал эти строки, благодаря какой-то смутной расовой памяти зная как их произносить. Я мог бы описать их фонетически, если бы осмелился; но хотя я не знаю точного значения этих слов, я понимаю, что лучше, если эти плоды мудрости извечной сферы не будут общеизвестны. Возможно, первые два слова — шлаакс-менис — могут передать что-то ученому; хотя, если читатель опознает их, я не хочу, чтобы он связался со мной и поведал мне об их реальном назначении.

Когда странные ритмы стали пульсировать в моей голове, своеобразные и тревожные видения промелькнули перед моим внутренним взором. Я увидел ту самую безликую статую, стоящую в одиночестве посреди огромной равнины, над которой вращались туманности и галактики, а сферы и солнца взрывались или качались вокруг какого-то чёрного безжизненного шара. У статуи теперь было лицо, и я хотел, чтобы одна из быстро разрушающихся планет осветила образ, вырезанный на вершине столпа. Но на это невидимое лицо не падал свет, и через несколько секунд вся сцена соскользнула в тёмное забвение.

Полагаю, вполне естественно, что мне хотелось повторить эти надписи на чужом языке. Мне не нравится думать о том, что произошло бы, если бы моё чтение не было прервано таким чудовищным образом; и я не чувствую себя полностью в безопасности, поскольку я не завершил чтение надписи до конца. Теперь я знаю, что автор «Некрономикона», вероятно, был одержим кем-то из-за пределов космоса, когда он покинул эту ужасную святыню. Страшная действительность заключалась в том, что столбы были живыми, и скульптурные существа всегда были готовы завладеть теми, кто приходил и будил их, повторяя эти начертанные заклинания на основаниях каждого столба. Я полагаю, что Альхазред был последним, кто стал одержим одной из мерзостей; другие твари, которые порабощали пришедших ранее, должно быть, жили на этой планете задолго до человечества — те, что возвышались на вершине каждого столпа. Я тоже мог стать одержимым злым духом, если бы не то, что увидел в конце.

Так вот, я начал повторять эти милосердно забытые чуждые слова. Произнося их, я заметил, как что-то огромное и чёрное появилось на горизонте. Я смотрел в том направлении и увидел, что странная чёрная полоса на краю пустыни медленно вытягивает щупальце поперёк неба. Возможно, это было каким-то образом связано с тем, что существо из колонны тянулось к моему телу, но даже это не объясняло бурного сердцебиения, которое я испытывал. Именно то, что я увидел мгновение спустя; и стало причиной того, что я внезапно прекратил повторять ужасные слова. Я не знаю, остаётся ли во мне часть того, что скрывалось в звездообразной колонне, ибо временами я испытываю тошнотворные изменения перспективы и каждый день ощущаю чудовищные намёки на истины, лежащие за пределами нашего мира.

Это произошло, когда я поднял глаза на верхушку столба, узрев окончательный ужас. И как ответ на один страшный вопрос — куда уходили жизненные силы одержимых тел при подмене? — мне явилась истина, которая раздавила меня. Ибо, когда я проводил этот ужасный ритуал, скульптура на столбе стала приобретать иную форму. Когда я посмотрел наверх, я увидел мерзкую и отвратительную копию, материализующуюся в центре полупрозрачной луковицы — страшное, но узнаваемое подобие моего лица!

Перевод: А. Черепанов

Церковь на Хай-стрит

…Пастух, стерегущий у секретных врат, кои имеет, как известно, каждая могила, и он же питается тем, что из той могилы произрастает… Абдул Альхазред, «Некрономикон»

Если бы я не стал жертвой обстоятельств, то никогда бы не поехал в древний Темпхилл. Но в те дни у меня было очень мало денег, и, вспомнив приглашение друга из Темпхилла занять должность его секретаря, я понадеялся, что вакансия, открытая несколько месяцев назад, все еще свободна. Я знал, что другу вряд ли удастся найти кого-нибудь, кто пожелал бы остаться с ним надолго; немногим придется по вкусу место, пользующееся столь дурной репутацией, как Темпхилл.

Размышляя таким образом, я сложил в чемодан немногие имевшиеся у меня пожитки, погрузил его в маленький спортивный автомобиль, позаимствованный у другого друга, который отправился в длительное морское путешествие, и в ранний час, когда движение в столице еще не достигло своего обычного пика, покинул Лондон и крошечную каморку в почерневшем, ветхом здании на задворках.