Рассказы. Девяностые годы

Итак, она делала свое дело, притворяясь, что по-прежнему весела и довольна, твердо решив поддерживать бодрость духа не только в себе, но и в мужчинах, когда они заходили к ней, хотя подчас в эти месяцы вся жизнь сводилась к томлению по глотку свежего воздуха и мучительному страху перед тающим запасом воды и пищи; все жили сегодняшним днем, стараясь не думать о будущем, в иссушающем зное и нестерпимом сиянии солнца, щеголяя друг перед другом мужеством и стойкостью.

Но от недостатка воды и свежей пищи люди заболевали. На руках и ногах появлялись гноящиеся язвы, глаза, засоренные песком, краснели и опухали. Свирепствовал тиф. Каждый день приходили вести о том, что такой-то валяется в тифу в своей палатке, а такой-то умер в хибарке из дерюги и жести, носившей громкое название больницы.

Не лучше обстояло дело и в Кулгарди, в казенной больнице, где хотя и имелись две обученные сиделки, но самое помещение все еще состояло из нескольких холщовых палаток, сквозь стены которых проникала пыль и где над больными носились тучами мухи. Каждый день кого-нибудь хоронили, и кладбище было в ужасном состоянии; запах стоял нестерпимый, наспех засыпанные могилы то и дело проваливались.

Из зарослей несло вонью человеческих и конских нечистот. Всюду кишели мухи, заражая воду и пищу. В эпидемии тифа винили афганцев и верблюдов, грязь и мух. Каждый боялся заразиться. Была сделана попытка очистить местность вокруг лагерей, улучшить условия в больнице и привести в порядок кладбище.

В Хэннане дорога на кладбище вела через заросли, и люди мрачно шутили, что покойник может заблудиться. Лошади едва переставляли ноги и зачастую простаивали по нескольку часов на солнцепеке, пока старатели рыли могилу для своего товарища.

— А вы слышали историю о трупе, который исчез? — спросил однажды вечером Динни.

— Брось, Динни, это, наверно, одна из выдумок Смайлера, — заметил Тупая Кирка.

— Может быть и так, — согласился Динни. — Я-то слышал об этом от одного парня, он говорит, что товарищ его брата рассказал Смайлеру о том, как ребята хоронили старика Бобби Мофлина. Но Смайлер все перепутал. Дело, видимо, обстояло так: товарищи Бобби решили, что он умер, выправили свидетельство о смерти и достали гроб. Но так как они были новичками в этом деле, то плохо заколотили гроб. По дороге на кладбище им попался трактир, и они решили, что стаканчик вина не повредит. Друзья пропустили не один, а несколько стаканчиков, и когда вернулись к тачке, на которой оставили гроб под жгучими лучами солнца, оказалось, что тело исчезло. У них волосы встали дыбом!

Они никак не могли решить, черт ли утащил Бобби или гробовщик, которому не заплатили за гроб. Но они вовсе не заявляли в полицию, как уверяет Смайлер, и не печатали в «Горняке» объявление: «Потерян, похищен или сбежал труп человека тощей комплекции, более или менее умершего». Просто они нашли Бобби в палатке возле трактира, и в нем оказалось достаточно жизни, чтобы выпить с ними. «За упокой души Роберта Мофлина, — сказал он, — мир праху его».

После этого он спокойно лег и вторично умер. Его товарищи отложили похороны до следующего дня. Но на этот раз они заплатили гробовщику и заставили его хорошенько заколотить гроб, прежде чем отправиться на кладбище.

Лагерь охотнее принял версию Динни, чем рассказ Смайлера: нехорошо смеяться над людьми, которые отдают последний долг старому товарищу.

Но невзирая на удушливый зной, пылевые бури, недостаток воды и пищи и тиф, мечта о золоте не оставляла людей. Жажду они утоляли в трактирах, когда под вечер возвращались с работы, — ведь если воды не хватало, то пива всегда было вдоволь. Мечта помогала людям забывать о сожженной солнцем земле вокруг них, об отчаянной борьбе за жизнь, она укрепляла их верность друг другу и решимость сохранять бодрость духа при любых обстоятельствах.

Слухи о новых находках и сенсационных открытиях на далеких приисках передавались из уст в уста. Дик Идс привез две тысячи унций с участка, который он застолбил к западу от Блестящего Приза и который назвал «Рассвет». Тут же кругом застолбили участки во всех направлениях. Булли Хэйс и его товарищи показывали превосходные образцы с Успеха и Мисс Майн, лежащие за двадцать миль к востоку от Белого Пера. Участки Фингала в Эджудине были проданы английскому синдикату за сто семьдесят пять тысяч фунтов. Шарп застолбил сорок акров к юго-востоку от Мензиса.

В душные тихие ночи старатели, вытянувшись на земле, болтали и курили, а Салли лежала и смотрела на звезды, которые казались мглистыми от зноя. Темнота и бледный серебристый блеск были целительны после нестерпимого солнечного света и зноя, подобного жару раскаленной печи, от которого, казалось, высыхала вся влага в теле. Но даже этот короткий отдых нарушался ревом верблюдов, рычанием и хрюканьем, доносившимся из вонючих верблюжьих загонов Файзы и Таг Магомета.