Ты летишь по жизни. Повороты на 180. Каждый раз все заново. Любовь, измены, предательство, надежда. Ты сама по себе. Ты свободна. Ты решаешь все сама…Оглянись! Чей это пристальный взгляд? Кто наблюдает за тобой? Кто тянет за ниточки? Кто тот невидимый режиссер? Подумай – кого впустила ты в душу? Может, еще шаг и пропасть?…Здесь все правда. Имена изменены. События нет. Простите, кто узнал себя. Но я не клялась хранить ваши тайны.
Романы18+Незнакомый район, 23.00, таксист уехал – хороший, веселый парень.
Я в первый раз. Нервничаю – кто встретит там? Как мерзко, до чего докатилась студентка журфака!
Я у парадного:
– Я приехала. Какой этаж?
Открываю дверь, поднимаюсь на несколько ступенек… Нет, я не смогу! Вылетаю на улицу.
Надо отсюда выбираться. Сзади хлопает дверь, меня догоняют, хватают, тащат. Я упираюсь, дерусь, кусаюсь, царапаюсь, их трое. Я ору, мне зажимают рот, затаскивают в парадное, пытаюсь вырваться, страшный удар в лицо, мрак.…
Я куда-то бреду, боли не чувствую, ощущение мерзости, липкой грязи, нет сумки, нет телефона… Мерзнут руки, тяну из кармана перчатки, что-то падает – подбираю из снега паспорт… Холодно, очень холодно. Противная питерская зима, так и не привыкла за три года. Влажный мороз пролезает везде, обволакивает, пронизывает до костей. Часы на столбе – пять утра. Кружится голова, тошнит, ноги как ватные, впереди Нева.
Я иду по совершенно пустому, громадному мосту, где-то там центр, мне надо туда. Ветер в лицо:
– Выдую тебе душу!
Кто не замерзал, меня не поймет. Я в середине моста, страшная заледенелая река внизу, идти не могу, сажусь. Я умираю…
– Эй, лёля! – меня грубо трясут – лёля, жива?!
Вокруг меня люди в черных шинелях. Я не могу ответить. Меня куда-то несут, мне все равно.
Я голая. Меня чем-то трут, что-то надевают на ноги, что-то напяливают. Хватают за затылок, запрокидывают голову и льют что-то в рот, это водка. Сознание начинает возвращаться – я вижу вокруг себя человек пять в тельняшках, вижу тревожные заботливые глаза, я тоже в огромной тельняшке. Водка, влили видимо стакан, производит магическое действие, я счастливо улыбаюсь. И слезы ручьем.
– Ну и хорошо! Вот и молодец! – радуется курносый парень.
Я ела сало, жареную картошку, что-то еще и пила, пила, пила. Спала и пила снова, три дня, пока не пришла в себя. А они говорили вполголоса, они не тревожили меня, не спрашивали, не лезли в постель. Они собрали мне денег и проводили на Московский вокзал.
Поезд набирал ход, а они махали мне вслед. Настоящие мужчины, курсанты Макаровки, еще совсем мальчишки.
Прощай, Питер!
*****
Поезд шел в Москву, стучал колесами, скрежетал на стрелках, натужно гудел, сердился.
Вагон СВ, полумрак, купе на двоих. Но я одна, завернутая в одеяло, сижу у окна, поджав ноги. Я вырвалась из Страшного Города. Уже счастье.
Мне тепло. За окном черная бездна, космос. Лезут мысли:
Я одна в мире, я нищая, какой он – другой Великий Город? Там никто не ждет. Плевать! Думать становится скучно.
Тихо открылась дверь.
– Добрый вечер, милая барышня – голос был приятным.
Вошел мужчина. Бросил похожую на саквояж сумку и уселся напротив. Вот и попутчик. Откуда он взялся? Поезд шел уже часа два.
– А тут совсем не плохой ресторан, – словно отвечая на мой вопрос, проговорил незнакомец. – Целый день не удавалось поесть и вот, первым делом, заглянул туда. И, честно говоря, немного не рассчитал… Не хотите ли выровнять баланс? – и он вытянул из саквояжа бутылку виски.
Не отказалась. Мы потягивали вискарь из горлышка. Пила, в общем-то, я, несла какую-то чушь из полуправды. Он больше молчал. Он был не здесь, он был далеко, в мыслях. Кто он? Спросить не успела, он спал – небрит, пьян. Почему мне интересно? Я засыпаю.
– Вставайте, мадмуазель – он выбрит, мокрые волосы. С парфюмом перебрал, но парфюм хороший, дорогой.
– Зачем вы в Москву?
– А я москвичка.
– Разрешите вам не поверить. Кстати позвольте представиться – Барон Ден фон Ватерпас, в Москве родился, в Питере спился и вдрызг разорился! Вот возвращаюсь на историческую Родину. Но к черту титулы – Денис.
Тоже мне граф в изгнании! Но, что меня зацепило? Что-то в нем есть. Вот блин! Он похож на новую дорогую мебель, которой обставили квартиру, потом зачем то вытащили, всю переломали и поставили обратно. Я смотрю на него, он – на меня. Взгляд с чертовщинкой, с издевкой. А в глазах тоска, пустота…
Мы выходим на вокзальную площадь. Он останавливается, пристально смотрит:
– Мадмуазель, я не дам вам свой телефон. Они у меня часто меняются. Дайте свой.
– А у меня нет, я так же как вы разорена.
– Тогда так, – он вынул бумажник, достал симку. – Вот вам телефон. И вот возьмите – он опустошил бумажник и протянул толстую пачку, – осталось после продажи имения.
Вот оно что! Он псих.
– Что вы несете? Какое имение, какой барон Ватерпас?! Что за блажь?! Вы же разорены!
– Я вернулся домой, а вам будет трудно. Прощайте, – он пошел прочь, обернулся. – Хотя меня, как и вас, здесь никто не ждет. Я позвоню.
Это был первый встреченный мною москвич.
*****
Надо поверить, во что-то поверить! В Бога. И совершить обряд, заказать молебен, возжечь благовония. О, дивный мой спаситель, случайный попутчик. Почему? Видимо все же псих, но как вовремя!
На площади схватила такси:
– В центр!
Села назад. Считала деньги, руки тряслись все больше. Сто, сто пятьдесят… сто семьдесят восемь тысяч пятьсот рублей. Мне хватит, мне на все хватит, я буду жить, я буду!