Рассказы, эссе, философские этюды

   Мы были наглядно знакомы с ним еще по предыдущему привилегированному отделению Бен-Ами, из которого я ушел по собственному желанию, публично высказав Бен-Ами все , что о нем думаю; Лугаси же был изгнан  оттуда еще раньше меня. Там, однако, мы с ним не разу не общались. Но был у нас общий , с позволения сказать, друг, некто Моня. С позволения сказать, потому что никаких настоящих друзей у этого Мони не было и быть не могло, несмотря на то, что в любой ситуации он быстро обзаводился большим количеством людей, с которыми по видимости был дружен. Попал в число таковых и я и лишь со временем понял, с кем имею дело. Моня был законченный сукин сын и все человеческие отношения и дружбу в частности, рассматривал исключительно с точки зрения выгоды для него. Он был довольно крупный гангстер и мне даже доводилось потом встречать его фамилию в уголовной хронике о русской мафии в Америке. Из Америки он и приехал в Израйль после того, как всадил из-за угла несколько пуль девятого калибра в своего  “лучшего друга” и еще более крупного авторитета, но не убил и, вполне логично, опасался расплаты по выздоровлении того.  Чтобы не начинать в Израйле все с нуля, Моня прихватил с собой пару килограммов героина. Поскольку иврита он не знал, то воспользовался для сбыта помощью своего дружка по Союзу, уехавшего не в Америку, как он, а в Израиль. Но что-то они не поделили и кто-то из них сдал другого полиции, опасаясь, что  его “друг” сделает это раньше него, и надеясь получить меньший срок за признание. В тюрьме каждыи из них  клялся, что это его сдали, и обещал при встрече с “другом” свести счеты (как водится в таких случаях их рассадили по разным тюрьмам.).

     Как уголовник опытный и уже посидевший Моня знал, что в тюрьме нужно иметь свою компанию, а еще лучше быть или  по крайней мере считаться ее главарем и вообще всячески накачивать свой авторитет. Но задача эта для него осложнялась его полным незнанием иврита и тем, что в  израйльском уголовном мире его никто не знал и никаких заслуг за ним не числил. Поэтому он вынужден  был вербовать себе в “друзья” русскоязычных и поскольку их в том  отделении было всего несколько человек, то Моня решил включить в состав своей “банды” и меня, несмотря на мое фраерство. Подъехал он ко мне , разыгрывая карту землячества. Мы, мол, с тобой только двое тут по настоящему  из России (хотя точности для оба мы были с Украины). Эти кавказцы они и по русски говорить как следует не умеют и пока ты тут не появился,  я чуть не разучился вообще разговаривать. И разве тут кто понимает Высоцкого.  Конечно, я замечал деланность и неискренность его «дружбы”, но человек – животное социальное, общение ему необходимо и проблема общения была для меня главной в тюрьме. С Моней же нас объединял по крайней мере язык, на котором мы оба свободно изъяснялись, и даже некоторая  общая часть культурного  багажа. Моня, конечно, университетов не кончал и средней школы тоже – его выгнали из 6-го класса за воровство и дальше его школой была уже сама жизнь, естественно, воровская. Но в широком смысле слова культура это не только высокая поэзия и высшая математика. Анекдоты, скажем, тоже относятся к области культуры и их с равным удовольствием слушают и рассказывают и рафинированные интеллигенты и отпетые уголовники. Русский мат – тоже пласт культуры и довольно богатый. Я, правда, не люблю, когда он употребляется в неположенном месте. Но когда он звучит , так сказать, на месте, я вполне готов оценить сочность, силу и даже красоту “великого и могучего” в этом его проявлении. Моня же, тот вообще все иностранные языки изучал как в том анекдоте: “Ян, как по польски будет ж…? Дупа? Тоже ничего”. И русским матом , естественно, владел виртуозно. Однако и мои познания в этой области были неплохи и иногда, когда мы упражнялись с ним в матерном искусстве, он прерывал меня, говоря: “Повтори, пожалуйста. Это я должен запомнить и взять на вооружение”. В общем, пока  членство в этой «банде» меня ни к чему не обязывало и выражалось только в общении, пока из Мони не вылезла его подлость, мы поддерживали с ним более менее дружественные отношения без особых компромиссов с совестью с моей стороны.