Рассказы и истории

— Сейчас, Дэйл, сейчас, — и обернулся к нам. — Это Дэйл. Она не совсем хорошо себя чувствует. Она думает, что больна. Но у неё нет болезни. У неё тоска. Я говорю ей, что мы скоро переедем, и у неё всё пройдёт. В доме, из которого уходят люди, всегда холодно. Поэтому её знобит. Зайдите к ней, она просит вас.

На постели, свесив ноги и покачиваясь, как маятник, сидела женщина. Худое, бледное лицо без возраста, поверх блузы накинут плед, схваченный пальцами-прищепками. В помещении едва уловимо пахло анисом.

— Вы мерили температуру вашей жене?

— Нет, нет, — быстро отозвался человек, — она не жена. И у неё нет жара. Понимаете, — продолжал он, — вокруг было ещё двадцать девять домов. Всех переселили. Мы тридцатые, последние. Это — грусть. Это нормально. Скажите ей, что всё пройдёт, когда мы переедем.

Маша подошла к постели и опустилась на колени. Она глядела снизу вверх в лицо, на котором проступали серо-голубые лужицы глаз. Их края медленно переполнялись, и показалось, что время, разжиженное и вытекшее из дома, собирается каплями и течет по сухим бороздам лица.

Что сказать этой женщине? Какие слова не покажутся фальшью в тот момент, когда доверятся звуку?

И Маша произносила то простое и очевидное, что было уже произнесено до нее, потому что ничего другого не знала. А Дэйл смотрела на неё, будто только это и хотела услышать, будто именно она, Маша, говорит самое важное и необходимое.

— Вы переедете, и у вас начнется новая жизнь. И в доме вашем будет тепло и светло, и вы будете здоровы. Вспомните меня, вы полюбите свой новый дом — и вам будет хорошо…

Маша поднялась с колен, и мы заторопились. Чувствовалась неловкость оттого, что мы ничего, кроме птицы, не купили, заняв при этом, как нам казалось, уйму времени.

— Вы можете выйти здесь, — сказал человек, когда мы простились, и снова толкнул стену, в которой открылась дверь.

Что происходит с дверьми в этом доме? Перед нами открылась маленькая комнатка, очень светлая. В ней было светлее, чем во всём доме.

Маша шагнула и — ахнула: — Боже, какая красота!

В центре комнаты висело платье. Настоящее белое бальное платье. Оно подрагивало от внезапного движения воздуха, от переливов света на шелковистой поверхности. И где-то далеко-далеко, но отчетливо запела скрипка. Маша услышала её и задвигалась вокруг платья, касаясь кончиками пальцев легких складок, нежного узора, вышитого белым шелком, и это было движение из далекого сна, из того, чего никогда не было и не будет, и двигалась она зачарованно и будто в забытье. А платье вращалось на длинном шелковом шнуре, медленно поворачиваясь вслед за Машей, и улыбалось. А скрипка продолжала петь всё явственней, и в комнате становилось все светлее, и свет разливался, освещая людей в соседней комнате. И в потоке лучей и звуков появились иные, более стремительные ритмы, и я увидела, как Маша, медленно двигающаяся в своем ритуальном танце, на самом деле, уже кружит высоко под потолком, в радостном вихре, в упоении запрокинув голову, захлебываясь от бессилия перед своей безудержностью.

— А оно… продаётся?

И скрипки замолкли. Мужчина и женщина напряглись в молчании. Кто они друг другу?

— …продаётся?

— Да, продаётся, — ответил тихо мужчина.

— Маша, милая. Да ведь оно очень давнее. — Попыталась я остановить ее.

— Оно давно сшито, судя по материалу и фасону. Но мне кажется… Когда оно сшито?

Мужчина задумался.

— Ровно тридцать девять лет и три месяца назад.

— Его надевали? — еле слышно спросила Маша.

— Ни разу, — сказал он еще тише. Маша вздрогнула.

— Я бы хотела…

— Маша…

— Я бы хотела его купить. Если позволят.

Человек укладывал платье в длинную коробку, и мне показалось, что делал это он медленно, значительно медленнее, чем можно было. А женщина продолжала сидеть неподвижно. И когда, наконец, попрощавшись, мы вышли, человек окликнул нас и протянул небольшую коробку.

— Что это?

— Не знаю. Что-то к платью. Наверное, украшение или какая-нибудь деталь. Не знаю, — повторил он еще раз и почему-то обнял Машу.

На обратном пути ехали молча. За окном низкое солнце светило сквозь мелькающие стволы деревьев.

— Маша.

— А?

— О чём ты думаешь?

— Наверное, о том же, о чём и ты… О чём бы ни думала, всё сведется к тому, зачем я купила это платье.

— Кстати, зачем?

— Мне оно нравится. А главное — я ему нравлюсь. Но я не уверена, что к нему так же отнесётся Борис.

— А каково его назначение, как ты думаешь? Оно свадебное?

— Вряд ли. Нет фаты. Если бы оно было свадебным, я бы его не купила. А так — просто красиво. Без назначения.

— Что-то за ним тянется, что-то числится. Какая-то история. Грустная.