Читаем Рассказы и повести полностью

Рассказы и повести

Бульвар — вот он, тут, рядом. Но как дойти до него, когда ноги едут не туда, куда нужно, а куда им вздумается?

— Ой, сейчас упаду! Давай лучше туда меня толкай, к ступенькам… Ой, только не отпускай меня, Косточка, миленький!

Костик кое-как помог Томе вернуться к ступенькам. Тома села, отвинтила коньки и легко вскочила на ноги. Ох, как хорошо без коньков!

— Томочка, дай мне немножко!

— Сейчас, Косточка, я только ещё чуточку… Тома побежала на бульвар. Костик побежал за ней. Там было много ребят. Все ловко катались на коньках.

Тома села на скамейку, привинтила коньки, осторожно встала… Вдруг коньки сами собой поехали, и Тома с размаху хлопнулась на скамейку.

— Что же ты сидишь? — спросил Костя. — Боишься?

— Да нет… просто… посидеть захотелось!

— Тогда дай мне!

— Нет, погоди ещё немножко…

Тома вздохнула, встала и, держась за Костика, нерешительно двинулась вперёд. Но тут одна нога поехала вправо, другая влево, и Тома растянулась во весь рост поперёк аллеи.

— Плохие коньки! — закричала она, лёжа на снегу. — На вот тебе, возьми!

Она сняла один конёк, потом другой и бросила Костику.

— Томочка, а ботинки? — взмолился Костя.

— На, вот тебе и ботинки и ключ… Всё — на! Она сняла ботинки, сунула ноги в Костины валенки и побежала домой. А Костик остался на бульваре.

Он долго не возвращался. В обед пришёл папа:

— Где Костик?

— На бульваре.

— Что ж он там делает?

— Не знаю. Падает, наверно.

— Пойдём его искать.

Папа с Томой вышли на бульвар. И тут они увидели Костика. Красный, потный, с синяком на лбу, весь облепленный снегом, он весело подкатил к ним на Томиных «снегурках».

Тома глазам своим не поверила.

— Научился? — крикнула она.

— Научился! — ответил Костик, лихо взял под козырёк и понёсся вдоль аллеи на блестящих коньках.

Пришлось папе купить ещё пару коньков. И теперь маленький Костик учит большую Тому кататься:

— Ты посмелей только, Томка, не бойся! Тогда научишься.

Папа достал для Фели путёвку на юг. Стали думать: кто отвезёт малыша? Папе некогда, маме некогда…

Тут оказалось, что знакомая папиных знакомых собирается в Гурзуф. А лагерь там рядом. Вот её и попросили взять с собой тихого, послушного мальчика. Она согласилась. Феля тоже согласился:

— Пускай едет! Буду следить, чтобы не потерялась.

В дороге он всё следил за тётей Соней, тётя Соня — за ним, и никто из них не потерялся, и оба благополучно приехали в город Севастополь.

Оттуда поехали на автобусе. Машина выла, кряхтела, жужжала, карабкаясь в гору по узкому шоссе. Феля трусил, на поворотах бледнел и прижимался к тёте Соне. Наконец кто-то объявил:

— Байдарские ворота! Перевал!

Феля испугался: не надо никуда переваливаться! Потом он осмелел и выглянул. Внизу на весь мир простиралось что-то огромное, синее — точно упавшее на землю небо. Машина молча катилась вниз. А синее становилось зеленей. И вот уже слышно, как оно шумит, и вот уже видно, что оно не гладкое, а на нём волны, барашки, косой парус, белые птицы…

Феля вдруг обрадовался и запел:

— Я вижу море! Оно большо-о-е…

В лагере дежурный вожатый спросил:

— Сколько же тебе лет?

— Семь-восьмой… А скоро будет девять!

Вожатый выдал Феле трусики, майку, панамку — всё, что полагается, — и определил в малышовый отряд.

Феле на юге понравилось. Он ходил с отрядом в походы, загорал, купался… Когда поехали на катере в Ялту, его тоже взяли. Возвращались поздно, уже была ночь. Феля вышел на палубу. За кормой прыгали огненные брызги. Феля подумал, что море загорелось, и закричал. Все выскочили наверх и стали любоваться светящейся водой. Феля перестал бояться и тоже залюбовался.

Утром он полтора часа трудился над письмом:

«Ма-ма… Но-чию… све-ти-лося… море…»

Тут его позвали на пляж. Он бросил перо, схватил полотенце и побежал к отряду. Малыши зашагали по раскалённой дорожке. Они пели: «Ну-ка, солнце, ярче брызни!» — и море им подпевало.

Феля быстро искупался, вылез и украдкой пробрался на соседний пляж. Там — вывеска:

САНАТОРИЙ СОВЕТСКОЙ АРМИИ

Значит, здесь военные больные. Только не угадаешь, кто лётчик, кто танкист, кто — кто. Все одинаковые — халат или трусы, и больше ничего. У самой воды под зонтом лежал военный больной. Он сказал:

— Принеси, пожалуйста, газету — там, на лавочке!

Феля принёс.

— Спасибо. Присаживайся в тенёчек!

Феля сел под зонт. Там был графин с водой.

— Как же тебя звать?

— Феля.

— Это что же, Филипп?… Нет, правильно Феликс! Хорошее имя! Такой большой человек был — Дзержинский.

— Только его Эдмундович, — сказал Феля, — а меня Степанович.

Военный больной улыбнулся:

— Это ничего! — Он отпил из графина. — Печёт у вас тут, спасу нет!

— А мне не жарко, — сказал Феля. — Я только купался. А вы купались?

— Нет.