На прощанье, по установившейся привычке, мы с Никанором вышли посидеть под сиренью возле домика со ставнями. Скамейка была холодна и мокра от ночной сырости, лучи пробивались сквозь рассветный падымок, радужно искрилась сизая в росе трава. Без единой соринки тишина окраины располагала к молчанью о предмете состоявшегося ночного бденья. Машинально поднял я голову сравнить портрет с оригиналом. Покамест ни промышленный дым из окрестных труб, ни тучка, ни птица на пролете — ничто не омрачало зеленовато пророзовевшую синь. Любое мечтанье идеально вписывалось в тот девственно чистый над головою лист, будто ничего не бывало там прежде. Издревле населяемая виденьями пророков и поэтов небесная пустыня была готова принять новые караваны призраков, что пройдут по ней транзитом после нас. И тогда по сравненью с нею модель мироздания, по Дымкову, ныне предаваемая огласке в качестве следственного материала к распознанию последнего, показалась мне лишь учебным пособием по анатомии верхоглядства.
Впрочем, что касается меня лично, то я никогда не сомневался в дымковском ангельстве.
Мнение о жестком делении современных людей на так называемых «физиков» и «лириков» представляется мне преувеличением.
Несмотря на барьеры профессий, обе категории выявляют постоянное родство духовных интересов, пробуя свои силы в сфере деятельности другой стороны. Одни из них играют на скрипке, пишут оперы или пейзажи, вторые в свободное время высказывают любопытные подчас суждения в области естествознания и техники. Идея радара, например, была высказана мельком Л. М. Леоновым еще в 1935 году («Дорога на Океан»).
Известно, что Леонид Максимович давно интересуется концепцией Вселенной. Впервые своими соображениями о ней он поделился со мною лет двадцать назад, в те же годы он познакомил со своей концепцией писателя В. И. Орлова, а позапрошлым летом читал уже в готовом виде соответственную главу академику В. С. Владимирову, инженеру М. П. Дрязгову и другим.
Фантастическая гипотеза эта вплетена в сюжет находящегося пока в работе романа, тем не менее редакция уговорила писателя, члена нашей редколлегии, согласиться на досрочное и частичное опубликование упомянутой главы, эпиграфом для которой может служить вихровский афоризм — «все правдоподобно о неизвестном».
― РАЗДУМЬЯ У СТАРОГО КАМНЯ ―
(эссе)
Гражданская совесть и стариковские предчувствия повелевают мне высказаться вслух по поводу национальной нашей старины, за последнее время подвергшейся почти сейсмическому опустошению. Многое из сокрушенного, испепеленного по первому разряду усердием общеизвестных лиц уже не воротить. Тем громче надо вступиться в защиту уцелевшего. Оно, правда, одним воспоминанием прошлого не проживешь. Старина любит красоваться в раме могучей современности, и сколько на нашей памяти увяло слав былых, не поддержанных деянием потомков!
Плохо бывает не успевшим включиться в Гераклитов поток. Громадные империи уходят в пучину, как разломленные на штормовой волне старомодные корабли. Даже надменные религии пытаются пристроиться к ритму текущей жизни. Время от времени врываясь в застойные будни, новые, высшей целесообразности идеи порождают гигантские, подобные Октябрю, события. Они перепахивают карту мира, разоблачают мнимое благообразие прежнего уклада, ускоряют бег технического прогресса. Так было и с нашей страной. Неторопливые историки, когда придут на смену нетерпеливым нынешним летописцам, подведут окончательный баланс совершившихся преобразований, с учетом их материальных достижений, выдвинувших нашу державу на первейшее, может быть, индустриальное место.
Словом, за минувшие полстолетия накоплен немалый сундук добра, хотя, на мой взгляд, и несколько одностороннего. Так, с веками, кладовые великого трудолюбивого народа пополняются все новыми поступлениями его трудов и вдохновений. Но вот уже не видать под ними одного почтеннейшего, на самом дне хранящегося предмета, давно, в прошедшие времена называвшегося хоругвью.
Из-за своей несколько подмоченной репутации словцо это на нашей памяти вышло из обихода. Родившиеся было ему на смену были вскоре зашлепаны губами ленивых ораторов, не в меру захватаны типографской краской. С тех пор не изобрели пока термина посвежее для обозначения знамен высшей святости, под сенью которых выигрываются всемирно-исторические сражения, совершаются неповторимые подвиги. В малой вещице этой сосредоточивается вера нации в иное песенное бессмертие, помогающая ей пережито любую во всем диапазоне стихийных напастей: от орды до чумы, от безвременья до кукурузы.