Рассказы и повести

— Д-да… Во-о, гляди… Слушай… Учись, как очки втирать надо… Детей, и тех учат лукавить… Тоже почет и уважение и — пожалуйте на чаек… Умные, выучились… На-ка, читай, Сергей Иванович…

Сергей Иванович положил локти на стол и громко прочел:

Нынче праздник, день отрадный,
День веселья для людей!
Примите ж, папочка наш славный,
Выраженье любви моей…
Кто тебя, папаша, знает,
Любит сердцем и душой…

— Во-как!.. Эва как валяет… — вставил с ядовитой насмешкой Кузьма Лукич.

…кто папой называет,
Тех счастливишь ты собой!..

— Подымай выше!.. — опять вставил Кузьма Лукич.

— Костя и Саня… — прочел учитель подпись.

— Ловко… Здорово выписано… Складно… — одобрили тулупы.

— Скла-адно… — передразнил их Кузьма Лукич. — Что вы тут понимаете, лешманы вы болотные? Ну?.. Скла-адно!.. А к чему этот весь склад-то, ну?.. А к тому, что губернанке три целковых нужно, вот она и строчит стишки-то, подсылает моих же ребят мне глаза отводит… Скла-адно!.. Тоже, вроде вас, почет и уважение: пожалуйте три целковых… Вас, дескать, папаша, все любят сердцем и душой… Ах вы сволочи!.. Ну да черт с вами со всеми… Наливай коньяку, Сергей Иванович…

— Эх, батюшка, Кузьма Лукич! — воскликнула в душевной тоске борода мочалкой. — А ты бы вместо того, чтобы причитать да душу-то тянуть, дал бы на ведерко да и дело с концом. А мы бы за твое здоровье выпили да уру бы тебе скричали… И все бы по-хорошему… Право…

Толпа одобрительно загудела.

— Больно вы прытки… Обождите, вот он наломается над вами досыта, потом и даст… — раздалось громко в толпе. — Тьфу ты!..

И какой-то полушубок, энергично плюнув, пошел прочь от толпы.

Это был Федор Неелов, самый бедный мужик деревни, но «горлопан», бельмо на глазу всех мироедов, которым он не хотел «покоряться ни в жисть»… За это ему часто приходилось расплачиваться, но, тем не менее, «гонору» своего он не сбавлял.

Кузьма Лукич, точно не слыхав слов Федьки, пристально посмотрел на толпу взглядом, в котором горела какая-то тяжелая злоба, ненависть, безграничное презрение и, помолчав мгновение, тихо прибавил:

— Ну ладно… Только уговор лучше денег: на, получай вот пятишник и провались в тартатары, чтобы я больше и духу вашего не слыхал… Поняли?..

Толпа, оживленная, довольная, начала кланяться, благодарить, уверять в чем-то, «вы к нам, мы к вам», но Кузьма Лукич прервал эти излияния криком:

— Ну ладно, сказано… Пошли прочь… Наливай, Сергей Иванович!

— А ребятишкам-то что же на орехи? — сказал кто-то.

— Ну, это когда рак свистнет…

— Чего свистнет?.. Чай, твои питомцы… — возражали посмелевшие бороды. — Тебе, эва, крест за них дали, енаралом сделали… А не будь их, и креста бы тебе не дали…

— Пошли прочь… Вот еще целковый… М-марш… Наливай, Сергей Иванович! Дуй вовсю… А тот где, сопляк-то?

— А черт его знает… Чай, дрыхнет… — отвечал злобно Сергей Иванович.

Он всегда озлоблялся за выпивкой; водка будила в нем задремавшие опасливые мысли о том, как бы кто не перебил у него купеческую дочку, как бы не застрять ему здесь навсегда, в этой чертовой дыре. Ему казалось, что кто-то виноват в этом, и он злился на всех без исключения и, думая залить злобу водкой, пил, но — злоба только еще более разгоралась…

— Ну черт с ним, коли дрыхнет… Наливай… Подвинь-кось сыр-то сюда…

Прошло полчаса. Попойка продолжалась. Оба пили с остервенением, точно заливая какой-то пожар, бушевавший внутри… Сергей Иванович, хотя и начал «сдавать», но мужественно крепился; Кузьма Лукич только покраснел еще больше. Увлеченные выпивкой, оба не заметили, как постепенно вокруг них опять образовалось сплошное кольцо ребят в тятькиных заплатанных полушубках, в мамкиных кофтах и в других нарядах, наименование которых было, вероятно, тайною даже для их владельцев… Ребята разгоревшимися глазенками смотрели на поглощаемые диковинные яства и, полуоткрыв рты, слушали разговор учителя с попечителем. Они почти ничего не понимали из него, но тем не менее находили, что все это было чрезвычайно интересно. Как-то попечитель заметил их и сказал им: «Брысь, вы!..»; учитель прибавил: «Пошли прочь!.. Чего рты-то разинули?.. Я вас»… Ребята разбежались, но чрез минуту кольцо голубых, карих и серых глаз сжало стол еще плотнее…

— Жениться, слышал, хочешь? — спросил попечитель.

— Не знаю еще, как… — отвечал учитель, не раскрывая своих карт: осторожность никогда не мешает…

— А ты… вот что… Ежели желаешь, чтобы с тобой, как с порядочным человеком, разговаривали, так ты… того… хвостом-то не финти, а действуй на чистоту. Понял?..

— Был разговор…

— Ну и что же?..

— Подумаю.

— И думать нечего… Это, брат, находка… Сколько отец-то дает?

— Двадцать пять…

— И бери… А после и еще, глядишь, ухватишь… У него денег-то немало… И человек сильный… Своим трудом все нажил. А что до того, что у невесты, быдто, брюшко поприпухло маленько, так это, брат, плевое дело…

Учитель молчал, нахмурившись.