Рассказы и повести

И соседи стали приветливее. Люди вообще не любят, когда кто-то живет иначе, чем они.

Все шло хорошо - гораздо лучше, чем прежде. Дима поправился, и посвежел, и стал забывать о том времени, когда рядом с ним в комнате жил тигр. Но однажды, придя с ночной смены, он лег спать, и тигренок приснился ему во сне - большеголовый, с зелеными глазами, зрачки вертикальной черточкой. Вокруг черного кожаного носа расходились черные круги, а уши торчали на голове, как два равнобедренных треугольника.

Дима проснулся. Голова гудела, и было такое чувство, будто он наелся ваты. Стояли сумерки, и он никак не мог понять - утро сейчас или вечер. Потом, догадавшись по некоторым приметам, что вечер, оделся и вышел на улицу.

Дима зашел в пельменную и неожиданно для самого себя напился.

Если ему было хорошо, то от выпитого становилось еще лучше. А если плохо, то еще хуже. Сейчас ему стало хуже, и он понял, что, значит, до этого ему было плохо.

Дима хмуро глядел в мраморный столик и слушал своих старых знакомых Охрименку и другого, в плоской кепочке. И у Димы было впечатление, что с того раза, как он их здесь встретил два месяца назад, эти люди отсюда не выходили.

- Ну что, прислал тебе Филиппов письмо? - спросил Дима у Охрименки.

- Нет, еще не прислал. А ты достал себе тигра? - спросил Охрименкоу Димы.

Дима поглядел на него и вдруг задумался: если он сознается сейчас в том, что мечта сбежала сама, ему, кроме как на себя, не на кого будет пожаловаться. И вообще он окажется неинтересным человеком, безо всякой мечты.

- Я не вовремя родился, - сказал Дима и сложил пальцы так, будто собирался молиться. - Лишний человек. Трагическая личность. Вот Энгельс сказал: "Что такое трагедия? - Столкновение желания с невозможностью осуществления".

Безызвестному Охрименке стало жалко Диму, но он ничего не сказал. Он сам находился в таком же положении.

УЖ КАК ПАЛ ТУМАН...

Челку поправь! - приказала Ирка.

- Как? - виновато поинтересовалась Наташа.

- Как, как, господи! - расстроилась Ирка, вытерла руки о фартучек и задвигалась вокруг Наташи. Двигалась она легко, прикосновения у нее были легкие, и пахло от нее французскими духами.

Ирка обладала тем типом внешности, о котором говорят: "Ничего особенного, но что-то есть". У Ирки было все: она работала в Москонцерте, в нее были влюблены все чтецы и певцы, ездила за границу - то за одну, то за другую. Собиралась замуж - у нее было наготове три или четыре жениха.

Наташа обладала тем типом внешности, о котором говорят: "Вроде все хорошо, но чего-то не хватает". То, что все хорошо, - считала Наташина мама и еще несколько доброжелательных людей, остальная часть человечества придерживалась мнения, что чего-то не хватает. Со временем доброжелательные люди примкнули к остальной части человечества, верной осталась только мама. Она говорила: "У тебя, Наташа, замечательные волосы, к тебе просто надо привыкнуть".

- Сиди прямо! - приказала Ирка.

Она вышла из кухни, потом вернулась с французскими духами. Ирка не жалела для Наташи ни духов, ни одного из своих женихов, но это никогда ничем не кончалось. Певцы пели песни советских композиторов, чтецы читали: "Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.." Фокусники показывали фокусы со спичками.

Не веря больше в эстрадный жанр, Ирка раздобыла где-то настоящего мужчину, который плавал в Бабельмандебском проливе и ходил с ружьем на медведя.

- Щас я тебя пофурыкаю, - предупредила Ирка.

- Не надо...

- Понимала бы, - Ирка заскакала вокруг Наташи, опрыскивая ее из пульверизатора.

- Не надо, - Наташе жаль было духов, которые назывались "Chat noir", что в переводе означает: "Черная кошка". - Все равно ничего не получится.

- Неизвестно, - возразила Ирка. - Он строил ГЭС, не помню какую, в труднейших условиях. Строитель лучшей жизни. Про таких Пахмутова песни пишет, а он к нам живой придет.

- Может, не придет? - с надеждой спросила Наташа.

В это время позвонили в дверь.

Наташа вздрогнула и посмотрела на Ирку, Ирка - на Наташу, выражение лиц у обеих на мгновение стало бессмысленным. Потом Ирка метнулась в прихожую, и оттуда послышались голоса.

Наташа сидела ни низкой табуретке посреди кухни и не знала, что делать.

Она окончила консерваторию, умела петь с листа и писать с голоса, могла услышать любой самый низкий звук в любом аккорде. А здесь, на Иркиной кухне, она чувствовала, что это никому не надо и она не в состоянии поменять все то, что она может, на то, чего не может.

Наконец отворилась дверь, и вошел настоящий мужчина, строитель лучшей жизни.

Наташа успела заметить, что рубашка у него белая и некрахмальная, лежит мягко... Волосы русые, растут просто, а лицо неподвижно, будто замерзло, и на нем замерзло обиженное выражение.

- Знакомьтесь, - сказала Ирка.

- Толя, - строитель протянул руку.

- Наташа, - она пожала его жесткие пальцы и посмотрела на Ирку.

- Садитесь, - непринужденно руководила Ирка.

Толя сел и прочно замолчал. Иногда он поднимал глаза на стену, а со стены переводил на потолок.

- Скажите, - начала Ирка, - вы действительно плавали в Бабельмандебском проливе?

- Ну, плавал, - не сразу ответил Толя.