Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

    Подал «доверие» секретарю. Тот пробежал и усмехнулся. Погладил бороду справа, потом — слева. И все его серое, полинялое лицо, отцветшие пуговицы на старом сюртуке — все говорило о том, что человек сидит страшно далеко от настоящей жизни.

    — Разночинцы… гм… — сипло проговорил секретарь. — Ничего нельзя сделать.

    — Явите божескую милость.

    — Ничего. Насчет разночинцев в уездном съезде нет циркулярного предписания. Мы кормим только своих крестьян.

    — Общество тоже ись хочет, ваше благородие…

    Секретарь пыхнул сигарой и сказал строго:

    — Какое у вас «общество»? Ни старшины, ни старосты… Разночинцы вы — и больше никаких. Иди.

    — Как теперь?

    — Как угодно. Пишите губернатору: велит кормить — будем… Возьми свое доверие и иди.

    Антип взял бумагу и тихо побрел из комнаты. Хотелось завыть волком или броситься и душить кого-нибудь… Но старый вековой враг — черная, подлая кошка сидела внутри и царапала когтями душу…

    Вышел из уездного съезда и бессильно остановился на одном месте. Недалеко стоял плечистый малый, с цыганским лицом, и крутил цыгарку. Антип подошел к нему и спросил:

    — Не знаешь ли, почтенный, человека?

    — Какого?

    — Прошенье губернатору написать… От общества, значит…

    — Знаю: Иван Федосеич тут есть. К самому царю может написать.

    — Нельзя ли до его милости меня направить?

    — Можно за сотку…

    — За каку таку сотку?

    Малый затянулся из цыгарки и ответил:

    — Сотка-то? Это — маленькая такая бутылочка: булькнул из нее раз-два, и готово. Всего одиннадцать копеек стоит…

    Антип понял, усмехнулся и достал узелок, где хранилась «общественная» сумма. Бережно отсчитал одиннадцать копеек и подал малому. Тот живо схватил и весело гаркнул:

    — Идем к Ивану Федосеичу…

    Пошли. Долго ныряли по окраинным улицам города. На пути малый забежал в казенку, ловко вышиб пробку из маленькой бутылки, выпил водку единым духом и грустно сказал Антипу:

    — Вот и все.

    Пришли, наконец, к избе, где жил Иван Федосеич. На гнилых покосившихся воротах висела большая железная доска, на черном фоне которой жирно и крупно было выведено белым:

    «Всякие прошения соченяю»

    И внизу добавлено помельче:

    «Здеся же продается чернило»

    Малый уверенно отворил ворота и так же уверенно вошел в сени, отворил двери, заглянул в комнату и бросил Антипу:

    — Они у себя: иди.

    Антип снял шапку еще в сенях и вошел за малым, который тотчас же сел на стул и начал вертеть цыгарку, чувствуя себя отлично. Посредине комнаты стоял сам Иван Федосеич — совершенно лысый человек, лет тридцати, с узким шишковатым лбом, с крошечными, точно просверленными глазками и с подвязанной щекой, за которую он часто хватался и делал болезненные гримасы. Правая нога его, странно скрюченная, почти волочилась по земле. От этого Иван Федосеич не ходил, а ковылял, как утка, и весь он, сгорбленный и бесцветный, напоминал старую поломанную развинченную куклу…

    Антип начал рассказывать про свое дело. Иван Федосеич слушал, болезненно морщился и смотрел куда-то в сторону мутными глазками. Когда Антип кончил, Иван Федосеич посмотрел на малого, сидевшего на стуле, показал на голову и сказал:

    — Болит.

    Малый сочувственно качнул головой и ответил выразительно:

    — Поправить надо.

    Антип не понимал, в чем дело, и спросил наивно:

    — Хвораете, значит, господин хозяин?

    Иван Федосеич грустно посмотрел на него и ответил:

    — Хвораю по своему желанию, деньгу добываю…

    Антип удивился и поднял брови. Иван Федосеич ковыльнул по комнате и продолжал:

    — Хорошо иногда попадает. Вот в прошлом году купец Морозов, пьяный, с полчаса бил меня биллиардным кием… Натешился и говорит: «Ну, бери двадцать пять рублей». Нет, говорю, голубчик. Подаю на него на другой день в суд по статье сто тридцать пятой устава о наказаниях. Получил он повестку — ко мне. Прямо на паре вороных прикатил и молит: «Брось, Федосеич, возьми 50 рублей и прекрати дело». Нет, говорю, мало, давай радужную… И отдал.

    — А вчера, значит, тоже было? — спросил малый.

    — Было, Аверьян Карпыч два раза по скулам хватил. Ну… тоже дешево не отделается, а давал уже четвертной билет. Шалишь: сегодня прошеньице на него приготовил — меньше сотни не сдамся на мировую.

    Антип слушал и удивлялся. Не вытерпел и спросил деликатно:

    — И ножку таким же манером повредили вам?

    Иван Федосеич точно обрадовался вопросу, странно помолодел и улыбнулся так, как улыбаются люди, вспоминающие что-нибудь красивое из детства.