Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

Голодная лошадь, которую никто не позаботился накормить, с большим рвением побежала домой. Катя не видела ни великолепного леса с яркозелеными просветами, ни прозрачно-голубых теней, которые лежали в колеях дороги, тянулись от деревьев и наполняли глубокие овраги, ни золотисто-зеленых вершин, уходивших в синеву неба, ни внезапно открывавшихся далей, подернутых прозрачной мглой. Она вся была погружена в свою душевную смуту. Все происшедшее казалось ей таким чудовищным и бессмысленно жестоким, что она гнала от себя мысли, как тяжелый кошмар.

XI

На другой день на заимку Агатова приехал Светлицын. Он почему-то не сразу вошел в дом и долго говорил на дворе с кучером Тимофеем.

— Дома ли барин? — спросил он, наконец.

— Дома, дома. Вот он идет.

Павел Петрович очень обрадовался гостю.

— Вот кто!.. Иван Петрович!.. Очень рад, очень рад, — заговорил он. — А что на свете-то делается, а?.. Ведь это ужас!.. жить нельзя!.. А Катя вас ждет. Она у себя, идите к ней. Что-то она нездорова или хандрит…

Светлицын побежал в дом. Катя, очень бледная, встала ему навстречу и молча подала руку.

— Ну что? — спросила она. — Что еще нового произошло? Расскажите.

Светлицын стал рассказывать. Нового, действительно, было много. Пострадало до шестидесяти человек, и все беднота. Некоторые из эпизодов были очень комичны, но вместе с тем и ужасны.

— Что же теперь делать? — спросила Катя. — Не мешало бы сообщить генералу Полянскому, который, кажется, один ничего не знает: он должен вступиться, если он человек порядочный.

— Да, да… Это мысль!..

— Поезжайте к нему, поезжайте сейчас же… пожалуйста.

Катя говорила нервно, точно сквозь слезы. Никогда Светлицын не видал ее такой и смотрел на нее с недоумением.

— Что же… пожалуй. Я вечером его увижу и расскажу.

— Нет, не откладывайте. Поезжайте сию же минуту. Я очень прошу вас об этом.

— Хорошо, хорошо. Но вот что, моя дорогая…

Катя вся вздрогнула, выпрямилась и еще больше побледнела.

— Не говорите так… нет, нет, не нужно! — с болезненным усилием произнесла она.

— Почему?.. Что с вами?..

— Ничего… Я случайно видела вас вчера с Анной Ивановной. Не будемте говорить об этом…

У Светлицына потемнело в глазах и, чувствуя, что он весь холодеет и пол колеблется у него под ногами, он схватился за спинку стула. "Боже, какой ужас!" — подумал он, видя перед собой, как во сне, бледную, болезненную улыбку Кати. Он сделал движение, хотел что-то сказать, но Катя с испугом замахала руками.

— Молчите, не говорите. Не нужно, не нужно ничего. Это все кончено. Поезжайте к генералу…

— Выслушайте меня…

— Нет, нет!.. Не сейчас!.. Ради бога! — закричала она, и чувствовалось, что еще минута, и с нею начнется припадок. — Ради бога, поезжайте… уходите…

Светлицын, будучи не в силах сразу уйти, посмотрел в окно, за которым взъерошенные кусты черемухи бились, как в лихорадке, постоял с минуту в нерешительности и, наконец, вышел. На дворе крутилась пыль, забирая с собой солому и пух, где-то истерически кричали куры, скрипел колодезный журавль, шумели деревья в саду. Светлицын посмотрел перед собой рассеянными глазами и вдруг решительно зашагал под навес, где стояла его лошадь. Вскочив в седло и не простившись с Павлом Петровичем, который говорил ему что-то, он бешено погнал по дороге в гору.

Прискакав в завод и бросив лошадь, он побежал в господский дом на половину генерала.

— Дома? — спросил он у сидевшего в передней лакея.

— Дома-с. Из музея сейчас вернулись, завтракать собираются.

Светлицын вбежал на лестницу и без доклада вошел в кабинет.

— Извините, — обратился он к изумленному его внезапным появлением генералу, — мне нужно по очень важному делу…

— Чем могу служить? Присядьте, — отвечал Полянский с холодной учтивостью.

Светлицын сел и тотчас же возбужденно и торопливо заговорил. Генерал с тем же холодным изумлением на лице уселся против него и стал слушать. Однако после первых же фраз он обнаружил явные признаки испуга и тревоги: он густо, пятнами, покраснел, потом побледнел и, судорожно передернув плечом, дрожащей рукой потянулся за папиросой. Только под конец, очевидно, придя к какому-то решению, он овладел собой; глаза его прояснились, на лице заиграла снисходительная улыбка.

— Да, да, — сказал он, когда Светлицын умолк. — Все это очень странно… и очень характерно. Но зачем вы это мне рассказали?

— Чтоб вы прекратили это беззаконие…

— Прекрасно… но каким образом?.. К несчастию, я не имею ни малейшего права. Я совершенно бессилен. Да и так ли оно, как вы рассказываете? То есть я хочу сказать, можем ли мы положительно утверждать это? Дыма без огня не бывает, стало быть, что-нибудь было еще. А этого вполне достаточно, безусловно-с.

— Вам стоило бы сказать только слово… хоть тому же Конюхову…

— Гм!.. но при чем тут Конюхов? То есть, опять-таки с формальной стороны… И по какому поводу я мог бы заговорить с ним об этом?.. Согласитесь, что это было бы и неловко, и неудобно.

— Да вы попробуйте только, намекните, этого достаточно.