Рассказы и повести. Скандалист, или вечера на Васильевском острове.

Роман — итог долголетних наблюдений; в характере героини я стремился соединить черты, присущие многим женщинам, работающим в нашей науке. Однако в третьей части, рассказывающей о тяжких бедствиях войны, об испытаниях, постигших нас в послевоенный период, я шел но следам лишь одной, вполне определенной биографии. Типична ли она — пускай об этом судит читатель. Сталинград, научная дуэль с оксфордским ученым, арест Андрея не выдуманы мной. Имена, конечно, изменены. Начиная с третьей части книга как бы сама стала писать себя, мне оставалось только следить, чтобы главная тема не утонула в подробностях — болезненно памятных, слишком многочисленных и, следовательно, требующих отбора.

Лев Толстой говорил, что его герои действуют не так, как он им приказывает, а так, как они не могут не действовать. Думаю, что этот закон является одним из самых важных законов реалистической прозы.

9

Именно этот закон руководил мной при работе над романом «Двойной портрет», который,, мне кажется, стоит выше других моих книг о людях науки.

Я не буду касаться подробностей — их читатель найдет в книге «Вечерний день», входящей в это Собрание. Мне хочется отметить только одну черту, которая в «Двойном портрете» имела решающее значение. Восемь лет работы над «Открытой книгой» не прошли даром. Я понял, что в романе о людях науки познавательная сторона (стоившая так много труда), в сущности, не является предметом искусства и нужна только в том случае,, когда она органически входит в сюжет.

Основная цель деятельности Татьяны Власенковой не изменилась бы, если бы она была физиком или астрономом. В любом случае ее научные поиски были бы неразрывно связаны с нравственной позицией в жизни, и это, кстати, перекликается с упомянутой выше мыслью Толстого: люди науки, подобно литературным героям, действуют так, как они не могут не действовать. Интересы науки и интересы общества в данном случае должны совпадать. В «Двойном портрете» не нашлось места для деклараций. Роман построен на остром столкновении между истинной и ложной наукой, и чтобы объяснить всю сложность этого столкновения, я был вынужден ввести автора — старая находка, которой еще в конце двадцатых годов я воспользовался в романе «Художник неизвестен». Но в недавней книге «Двухчасовая прогулка» декларация понадобилась, и ее произносит главный герой — биолог Коншин. Вот как он рисует портрет человека науки: «Дело в том, что порядочность неразрывно связана с независимостью от мелочей,, от предвзятости, от ложных отношений. Там, наверху, в сфере идей, где, казалось бы, кончается логика, он должен мыслить с полной, окончательной искренностью. Он просто вынужден быть порядочным человеком, потому что знает, что его открытие будет проверено в сотнях лаборатории. На него смотрят тысячи глаз. Он — перед лицом совести, а с ней шутки плохи. Потому что когда ученый лишается совести, наступает самое страшное: научная смерть».

Следует отметить еще одну особенность, от которой я отказался после «Открытой книги», — уникальность, мировое значение научного подвига, неразрывно связанные с сюжетом. В «Двухчасовой прогулке» нет уникальности. Читатель не имеет никакого представления, чем занимается Коншин. Герои этой книги полны стойкости, мужества, глубокого интереса, сильного воображения и такими — это подразумевается — они должны оставаться, занимаясь не только открытиями, обнадеживающими человечество, но и самой будничной, повторяющейся, ежедневной работой.

10

Сюжет, бегло рассказанный на страничке фронтового блокнота, с первого взгляда показался невероятным. Именно поэтому захотелось превратить его в повесть.

Я начал с того, что отправился к адмиралу А. Г. Головко, одному из самых лучших наших флотоводцев, и спросил, не приснился ли мне этот сюжет, записанный со слов одного моряка в 1943 году.

— Может быть, рассказчик сочинил эту историю?

— Нет, — ответил адмирал. — Он рассказал вам правду.

Я взялся за работу немедленно и очень скоро почувствовал, что у меня не хватает — мало сказать, материала — чувства материала, воздуха литературы. Действие происходит на Крайнем Севере, а я не был там без малого двадцать лет. Среди героев — торговые и военные моряки. С торговыми я почти не встречался, а военных знавал давно, работая военкором на Северном флоте.

Я отложил едва начатую работу и по совету А. Г. Головко отправился на Крайний Север.

Нужно было найти очень старый пароход торгового флота, принадлежавший некогда Соловецкому монастырю, — он входил в «божественную» флотилию, состоявшую из трех пароходов: «Вера», «Надежда» и «Любовь». Увы, приехав в Мурманск, я узнал, что его давно отправили на разделочную базу! Мне было предложено осмотреть другой пароход, не менее старый. По всем его каютам и трюмам вместе со мной проворно лазал почтенный, уходящий на пенсию капитан дальнего плавания. Сперва он рассказал историю своей жизни, потом историю парохода — трудно сказать, какая из них была интереснее.