Рассказы и сказки

Он привык и к тому и к другому. Не раз снилось ему при жизни, что он собирает деньги с пола, на котором рассыпаны сокровища, а просыпался еще большим бедняком, чем лег… Не раз люди по ошибке приветливо улыбались ему, говорили ему ласковое слово, а потом, плюнув, уходили.

"Такова уж моя судьба!" — думает он.

И он боится глаза поднять, чтобы сон не исчез, чтобы не проснуться где-нибудь в пещере среди змей и скорпионов. Он боится рот открыть, пошевелиться, чтобы его не узнали и не бросили в преисподнюю.

Он дрожит и не слышит похвал, расточаемых ему ангелами, не видит, как они весело кружатся вокруг него; праотцу Аврааму, ведущему его на суд, не отвечает на его сердечное "Мир вам", а представ перед судилищем, стоит без поклона и приветствия.

Он вне себя от испуга.

И страх его еще больше усилился, когда он нечаянно взглянул на пол в небесном судилище. Настоящий алебастр, выложенный бриллиантами! "И я стою на таком полу?!" Он совсем теряет голову. "Кто знает, за какого раввина, за какого богача или цадика меня принимают?.. Придет тот — и тогда мне худой конец!"

От страха он даже не расслышал, как первоприсутствующий отчетливо произнес: "Дело Бонче-молчальника!" — и, подавая акты ангелу-заступнику, сказал:

— Читай, но вкратце!

Всеобщее внимание сосредоточено на Бонче. У него звенит в ушах, и среди этого звона все яснее слышится ему сладкий голос ангела-заступника, льющийся, как звуки скрипки.

Он слышит:

— Имя это шло к нему, как платье, сшитое на стройную фигуру рукой искусного мастера…

"Что он такое говорит?" — спрашивает себя Бонче и вдруг слышит нетерпеливый голос:

— Только без сравнений!

И ангел-заступник продолжает:

— Ни разу ни на кого не возроптал он, ни на бога, ни на людей. Ни разу в его глазах не вспыхивал огонек ненависти, никогда взор его не обращался с жалобой к небу…

Бонче опять не понял ни слова, а жесткий голос снова прерывает речь:

— Без риторики!

— Иов не выдержал и возроптал, а ведь Бонче был несчастнее…

— Фактов, одних сухих фактов! — еще нетерпеливее кричит председатель.

— На восьмой день над ним совершили обряд обрезания…

— Только без реализма!

— Обрезала-неуч не остановил кровотечения…

— Дальше!

— А он все молчал, — продолжает защитник. — Молчал и тогда, когда в тринадцать лет потерял мать и приобрел мачеху… мачеху — змею злейшую…

"Так это же действительно говорят обо мне?" — думает Бонче.

— Прошу без инсинуаций по адресу третьих лиц, — сердито говорит председатель.

— Она дрожала над каждым куском… давала ему черствый, заплесневелый хлеб… мочалу вместо мяса… а сама пила кофе со сливками.

— К делу! — кричит председатель.

— Зато пинков она ему не жалела, а его покрытое синяками тело сквозило в прорехах старой, сгнившей одежды… Зимою она, в самые сильные морозы, заставляла его, босого, дрова рубить на дворе. Руки его были еще малы и слабы, поленья слишком толсты, топор слишком туп… Не раз случалось ему вывихнуть себе руку или отморозить ноги… но он все молчал, скрывая все даже от отца…

— От отца-пьяницы! — вставляет со смехом фискал.

Бонче весь холодеет.

— И не жаловался, — заканчивает защитник.

— Всегда он был одинок, — продолжает он, — не знал ни друга, ни товарища, ни хедера… ни целого платья… ни свободной минуты…

— Фактов! — еще раз восклицает председатель.

— Он молчал даже тогда, когда однажды пьяный отец схватил его за волосы и в трескучий мороз вышвырнул из дому. Он молча поднялся со снега и убежал, куда глаза глядят…

Всю дорогу он непрерывно молчал. Во время самого лютого голода просил одними глазами…

Туманной, влажной весенней ночью попал он в большой город. Он был там лишь каплей в море. И первую же ночь он провел в полицейском участке… Он молчал, не спрашивал — за что? По выходе оттуда стал искать самой трудной работы, — и все молчал…

Он молчал, хотя найти работу было еще труднее, чем выполнить ее…

Обливаясь холодным потом, согнувшись под самой тяжелой ношей, с судорогами в пустом желудке, — он молчал…

Он молчал, обрызганный чужой грязью, оплеванный чужаками, с ношей на спине, гонимый с тротуаров на мостовую — к лошадям, экипажам и трамваям, глядя поминутно смерти в глаза…

Он никогда не считал, сколько пудов носит он на себе за один грош, сколько раз он падал, напрягая все силы за копейку, сколько раз он чуть ли не выплевывал душу в ожидании своего заработка.

Он не проводил сравнения между своей и чужой долей — он все молчал…

Даже своего собственного заработка он никогда не требовал громко. Как нищий, становился он у дверей, и в глазах его светилась мольба голодной собаки. "Приходи потом", и он исчезал тихо, как тень, чтобы потом еще тише выклянчивать свой заработок…

Молчал он и тогда, когда урывали, сколько хотели, от его заработка или при уплате сбывали ему фальшивую монету. Он все молчал…

"Так это же действительно говорят обо мне!" — утешает себя Бонче.

Глотнув воды, защитник продолжает: