Рассказы и сказки

Холодный пот выступает на всем его теле: какое же несчастье постигло его теперь?

Лучше всего, думает он, разбудить Марию; другого средства нет… Она объяснит ему все…

Но это беловатое, тусклое пятно все дрожит… дрожит и словно умоляет не тревожить сна бедняжки.

Он чувствует в то же время, что не в силах владеть своим голосом и что если он, собрав эти покидающие его силы, издаст хоть один звук, это будет страшный, отчаянный крик, от которого Мария, внезапно потрясенная, наверно лишится сознания!

Пусть же спит она спокойно, его голубка! Да пошлет ей милосердный бог сладких, райских грез и да восстановит ее силы!.. В последнее время нервы ее совсем, совсем ослабели: малейший неожиданный звук волнует, пугает ее… Так и моя мать, бывало…

Нить его мыслей снова оборвалась: в дверях, как раз против него, показалась какая-то фигура.

Он глядит и видит в ужасе, как выступают из мрака и смутно белеют косяки, двери, — и на этом сереющем фоне его широко раскрытые, неподвижно застывшие глаза ясно различают ее, эту фигуру.

Он хочет отвести от нее глаза в сторону, не глядеть на нее, и не может: таинственный образ притягивает их к себе с неодолимой, непонятной силой… Вот он уже узнал его: это лицо его отца, хотя оно кажется несколько моложе…

— Отец!.. — вырывается из глубины его груди страшный, мучительный крик, крик подавленный и беззвучный: язык его словно прилип к гортани, голос отказывается служить.

"Нет! Это не отец! Это я, я сам!.. — внезапно вздрагивает он, холодея от все возрастающего страха, а фигура стоит, стоит неподвижно, с каждым мгновением светлея, яснея все более и более, все рельефнее вырезываясь и выступая из таинственного полумрака.

— Быть может, это мое собственное отражение в зеркале?

Но он ведь лежит, а фигура стоит!

Она ужасна; она заставляет кровь его стынуть в жилах: она глядит на него с ненавистью, с презрением, с уничтожающею, злою усмешкой, и ее глаза проникают, пронизывают его всего, как холодные, острые копья.

— Трусишка! Мякиш! Баба! — разразилась вдруг фигура и исчезла с порога.

Финкельман быстро соскочил с постели и бросился за нею. Он вбежал, босой и в одном белье, в следующую комнату, но ее здесь не было, она исчезла, пропала; и он остался стоять в темноте, дрожа от холода и страха.

Через несколько мгновений мысли его снова перепутались, оборвались. Он уже забыл про фигуру и, бессознательно озираясь кругом, недоумевал, что с ним и где он, и зачем это он стоит в темноте среди глубокой ночи, босой, на холодном полу.

Он обводит руками вокруг себя, ощупывает предметы, чтобы узнать, где он. Вот он направляется куда-то, среди мрака, ощупывая все по дороге… вот он у той кушетки, на которой тогда, в тот воскресный вечер, держал в своих объятьях бесчувственную жену… здесь он рассказывал ей про свою мать, про деспота-отца.

Обессиленный, он упал на диван, не будучи в состоянии двигаться далее; глаза его закрылись, но он не спит; сердце его объято ужасом, а в мозгу — пусто, ни одной мысли, как в брошенном птицами гнезде.

Однако в голове у него необыкновенная тяжесть, в мозгу — странный шум какой-то, дрожь и жар. Ему кажется даже, что он слышит какой-то треск в мозгу: не то пузыри лопаются там, не то с звоном разбивается стеклянная посуда.

Не тот ли это шум, который произвела служанка, разбивши посуду?..

On чувствует, что силы его слабеют, а страх все растет и растет!

Остается одно — позвать Марию. Если бы она знала, где он теперь и что с ним происходит, она бы наверно поспешила к нему на помощь, — все равно, любит ли она его или нет: ведь она такая добрая! Она бы, верно, пожалела его!

О, если бы она знала!.. Ведь стоило бы ей только показаться, только коснуться его волос, сказать, одно слово или подарить его одною искрою своих лучистых глаз, — и ему бы стало и легко и хорошо, и он бы сразу выздоровел!

Да, он болен, и в ней одной его спасенье!

Вдруг ему послышался какой-то неясный шорох. Его охватила всего приятная, радостная дрожь; слабое чувство надежды мягким и сладким теплом разлилось по всем его членам… Это, верно, Мария услышала, как он мучительно вздыхает, как зовет ее, и проснулась… проснулась, спокойно, без всякого страха. Вот она, кажется, встает с постели, одевается; вот он слышит уже звуки ее шагов… Сейчас она покажется в дверях… Сейчас вот придет конец этому ужасному, мучительному кошмару; еще минута — и рассеется, исчезнет навсегда этот мучительно давящий мрак, и он вздохнет, наконец, полною, свободною грудью!

Но прошло несколько минут, а Марии еще нет; тот смутный шорох все приближается; вот он уже у самых дверей — и в дверях вдруг появляется новый образ… Мужчина средних лет, с длинной черной бородой. Его маленькие глазки быстро бегают в орбитах, правою рукой он поглаживает свои усы… Кто это?