– Что нам нужно в городе? Как что? Да вот, маленький барин, мне нужно купить соли, а соли в деревне не достанешь; нужен мне и топор, – мой совсем иступился; нужно еще две косы, – уж косовица подходит. Жене куплю в городе ситцевый платок, а детям по прянику. Ведь у нас в деревне, кроме черного хлеба, луку, молока да яиц, ничего не найдешь. Кто может, едет купить себе сапоги, а другому нужна шляпа, кушак или рукавицы. Вот зятьку моему понадобились стекла, замок к двери и петли; он, вишь, строит себе избу, а стекол-то у нас в деревне не делают и слесарей нет; гвоздей тоже, чай, захватит, потому что и гвоздей у нас не найдешь. А там-от-ко стоит моя сноха с петухом и с корзиной яиц, ей нужно кумачу[4] на кичку[5], ситцу на сарафан, иголки, чай, все вышли, а может, купит она железный ковш для воды или пару серпов. Да мало ли чего кому нужно! У нас же в деревне, почитай, ничего нету. Что есть, то, как видишь, и везем продавать. Всем же нам, барин, кроме того, нужны деньги…
Весело было переезжать широкую реку на пароме. По всей реке тянулись барки, нагруженные товаром, и медленно двигались по течению длинные неуклюжие плоты. На другом берегу с горы спускался длинный обоз. По всему было видно, что это было место бойкое,
На четвертый день пути наши путники должны были переменить почтовых лошадей на
На проселочной дороге картина несколько изменилась, да и ехать было гораздо беспокойнее. Колеса широкого тарантаса не попадали в глубокие колеи, прорезанные узкими крестьянскими телегами. Тарантас ехал как-то боком, и тряска увеличилась. Но дети не обращали на нее большого внимания: так занимало их все, что они видели. По обеим сторонам дороги стояла высокая, густая рожь. Она уже отцвела, налилась и начинала желтеть. Золотистыми, колеблющимися волнами разливалась она по обе стороны на необозримое пространство. Во ржи синело такое множество васильков, что дети, выйдя из экипажа, мигом нарвали два огромных пучка. Скоро два венка, сплетенные искусными ручками Лизы, свежие, синие и блестящие, перевитые с колосьями ржи, украсили русые головки детей.
На дороге почти никто не попадался. Изредка только проедет мужик с тяжелой сохой, пройдет косарь с блестящей косой или вдали покажется пастух и пестрое стадо. Здесь деревни были уже настоящие деревни: глухие, безмолвные, окруженные полями, лугами и лесами. Подъезжая к деревне, извозчик должен был всякий раз вставать с козел и отпирать скрипучие ворота околицы. Утлая огорожа, сделанная из жердей и кольев для того, чтобы скот, выходя из деревни, не вытаптывал полей, задолго еще предупреждала наших путешественников, что они приближаются к деревне.
Наступила рабочая летняя пора, и деревни были почти совершенно пусты. Все крестьяне были в поле на работе, только ребятишки играли на улице да какая-нибудь старуха выходила набрать воды в колодце и немилосердно скрипела длинным шестом, опуская бадью в воду.
Извозчик остановился кормить лошадей у знакомого крестьянина, изба которого была побольше и почище других. Приходилось простоять часа три, и путешественники наши вздумали, что недурно было бы напиться чаю; на вопрос о самоваре старушка усмехнулась.
– Какие у нас, батюшка, самовары! – сказала она. – Мы и чаю-то, почитай что, отродясь не пивали; а вот когда сливочек или яичек милости вашей угодно, так это у нас есть.
Пришлось довольствоваться тем, что было, и дети с удовольствием съели даже засохшую булку, которая одна только и осталась у них от последнего города. Старуха, правда, принесла краюху черного хлеба, но он был так черств, что избалованные горожане до него и не дотронулись.
Здесь в первый раз дети были в настоящей крестьянской избе. Нечего греха таить, она показалась им и грязна, и тесна, и душна. В углу стояла огромная печь, наверху половину избы занимали полати, закоптелые от дыма. Маленькие, запачканные окна мало пропускали света. Земляной пол был грязен. По голым стенам, между почернелыми бревнами которых торчал мох, ползало множество тараканов. Вся мебель избы состояла из двух больших лавок по стенам, скамейки и большого деревянного стола. На столе стояла деревянная же солонка и лежал хлеб, закрытый грубым полотенцем. У печи висел на веревочке глиняный рукомойник. В переднем углу видно было несколько почернелых образов, украшенных засохшими цветами и ветками березы. В другом углу, за ситцевой занавеской, стояла непривлекательная постель.