Читаем Рассказы и стихи из журнала «Саквояж СВ» полностью

Нас много у него, секрета не открою. Не только мидл-класс, но кое-кто — с вершин. В толпе мы узнаем друг друга по покрою: ткань, прочность, ширина… Тютюнников пошил! Зачем мы шьемся там — и я, и все другие? Зачем идем к нему по хоженой тропе? Быть может, выпендреж. Быть может, ностальгия. А может быть, расчет, что не убьют в толпе. А может, это мысль, что в пакостное время, да в городе таком, как жирная Москва, приятней числиться в одном отряде с теми, кто с гордостью несет названье большинства. Я не зову в народ, не рвусь питаться тюрей, мне неприятен вид хрущобных серых стен — но то, что продает с лотка угрюмый Юрий, мне более к лицу, чем Гуччи и Карден. Быть может, в офисе я белая ворона, зато в редакции — уместен и блестящ. Для офисных рабов — костюм за полмильона. А для свободного — тютюнниковский плащ. Не ради имиджа, начальнику в угоду, не потому, что мне расход не по плечу… Для офисных рабов — одеться по дресс-коду, но истинный гламур — одеться, как хочу!

Москва — огромный рой, бетоно-, блин, мешалка, моя привычная расхристанная мать; здесь надо надевать лишь то, что рвать не жалко, и то, что кетчупом не жалко запятнать. Проверенную вещь приятно брать в дорогу — пускай ее в метро попутчики порвут. Ведь все мы дома здесь — так перед кем, ей-богу, костюмами еще выделываться тут? Тут Родина моя, как пишется в романах. А Родина любым меня перенесет.

Тютюнников! Пошей жилет о ста карманах и шорты новые. И вот тебе пятьсот.

№ 1, январь 2008 года

Рюмочная

У нас, людей московского гламура, есть место близ кремлевского двора, где наша креативная натура себя реализует на ура. Я не любитель культовых и стильных, безумно дорогих и скучных мест, где не бывает ужинов обильных, поскольку высший свет у нас не ест; я не любитель душных, кокаинных, порочных мест, где все разрешено; я не ездок на дорогих машинах. Я также не любитель казино. Мне только то и кажется гламуром, что жителей Рублевки бьет под дых, не позволяя дуракам и дурам себя пиарить в качестве крутых, продвинутых, когда их место — урна. Их пошлая эпоха утекла. Вот в рюмочной действительно гламурно — поскольку много блеска и тепла.

Здесь, в рюмочных, где горькая сивуха средь кабачковой плещется икры, московского негаснущего духа закатывались скудные пиры. Артист, поэт, скрипач консерваторский, богемные безумцы и врали, бульвар Никитский, Малый Гнездниковский тут споры полуночные вели. Тут уцелели с брежневской эпохи, когда талант еще бывал в цене, салат из лука, сельди и картохи и ДСП-панели на стене. Я с детства бегал в эти заведенья и до упора им не изменю; я до сих пор дрожу от наслажденья, припоминая местное меню. Хлеб бородинский, с чесноком и шпротой; грибки (мы оба любим их с женой); графинчик длинногорлый, узкоротый, наполненный, естественно, «Ржаной» (иные, старину припоминая, стояли за «Пшеничную» горой, но мне милей суровая «Ржаная» да, может быть, «Кедровая» порой). Курятина, как водится, под сыром, под сыром же — зардевшийся лосось… как это сразу примиряло с миром, как вкусно это елось и пилось! Столы в порезах, стулья вечно шатки, за стойкою стоит уютный гном, и неизменный фикус в круглой кадке томится перед сумрачным окном. А по стеклу — привычные потеки негромкого московского дождя, и сумерки, и темные намеки, и шутки про текущего вождя, и споры, протекающие бурно, как в сонные застойные года, и драки — да! Ведь это так гламурно — подраться за идею иногда!

Вот этот мир. Он кажется облезлым, но еле умещается в стишке: ведь я забыл яйцо под майонезом и лобио в дымящемся горшке, компот из сухофруктов и «Саяны», и чай индийский в чашке голубой, но главное — клиенты постоянны, и все имеют право быть собой. Да-с, господа! И сравнивать неловко ваш модный клуб — и клуб, что здесь воспет. Здесь истинно гламурная тусовка, поскольку от нее исходит свет. Омаров нет, и устрицы на блюде пред нами не навалены горой, но все мы состоявшиеся люди, особо если примем по второй. Здесь не дадут угря или дорады, здесь воблу распатронят под пивко, но все-таки мы все друг другу рады. До этого вам очень далеко. Надменные кривя усмешкой губы и золотую карту теребя, вы ходите в крутые ваши клубы, чтоб там продемонстрировать себя, чтоб бабу поразить, ущучить братца, соперника смутить размахом трат… А в рюмочную ходят, чтоб надраться, да иногда кого-нибудь кадрят.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Искусство стареть (сборник)
Искусство стареть (сборник)

Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи. Ведь именно молодые -это непременные будущие старики. И чем раньше придет это понимание, тем легче и безболезненнее будет переход.«О жизни ты уже настолько много знаешь, что периодически впадаешь в глупую надежду быть услышанным и даешь советы молодым. Тебя посылают с разной степенью деликатности, но ты не унываешь и опять готов делиться опытом».Опыт Губермана – бесценен и уникален. Эта книга – незаменимый и веселый советчик, который поможет вам стареть с удовольствием.

Игорь Миронович Губерман

Юмористические стихи, басни / Юмор / Юмористическая проза / Юмористические стихи
Шаг за шагом
Шаг за шагом

Федоров (Иннокентий Васильевич, 1836–1883) — поэт и беллетрист, писавший под псевдонимом Омулевского. Родился в Камчатке, учился в иркутской гимназии; выйдя из 6 класса. определился на службу, а в конце 50-х годов приехал в Петербург и поступил вольнослушателем на юридический факультет университета, где оставался около двух лет. В это время он и начал свою литературную деятельность — оригинальными переводными (преимущественно из Сырокомли) стихотворениями, которые печатались в «Искре», «Современнике» (1861), «Русском Слове», «Веке», «Женском Вестнике», особенно же в «Деле», а в позднейшие годы — в «Живописном Обозрении» и «Наблюдателе». Стихотворения Федорова, довольно изящные по технике, большей частью проникнуты той «гражданской скорбью», которая была одним из господствующих мотивов в нашей поэзии 60-х годов. Незадолго до его смерти они были собраны в довольно объемистый том, под заглавием: «Песни жизни» (СПб., 1883).Кроме стихотворений, Федорову, принадлежит несколько мелких рассказов и юмористически обличительных очерков, напечатанных преимущественно в «Искре», и большой роман «Шаг за шагом», напечатанный сначала в «Деле» (1870), а затем изданный особо, под заглавием: «Светлов, его взгляды, его жизнь и деятельность» (СПб., 1871). Этот роман, пользовавшийся одно время большой популярностью среди нашей молодежи, но скоро забытый, был одним из тех «программных» произведений беллетристики 60-х годов, которые посвящались идеальному изображению «новых людей» в их борьбе с старыми предрассудками и стремлении установить «разумный» строй жизни. Художественных достоинств в нем нет никаких: повествование растянуто и нередко прерывается утомительными рассуждениями теоретического характера; большая часть эпизодов искусственно подогнана под заранее надуманную программу. Несмотря на эти недостатки, роман находил восторженных читателей, которых подкупала несомненная искренность автора и благородство убеждений его идеального героя.Другой роман Федорова «Попытка — не шутка», остался неоконченным (напечатано только 3 главы в «Деле», 1873, Љ 1). Литературная деятельность не давала Федорову достаточных средств к жизни, а искать каких-нибудь других занятий, ради куска хлеба, он, по своим убеждениям, не мог и не хотел, почему вместе с семьей вынужден был терпеть постоянные лишения. Сборник его стихотворений не имел успеха, а второе издание «Светлова» не было дозволено цензурой. Случайные мелкие литературные работы едва спасали его от полной нищеты. Он умер от разрыва сердца 47 лет и похоронен на Волковском кладбище, в Санкт-Петербурге.Роман впервые был напечатан в 1870 г по названием «Светлов, его взгляды, характер и деятельность».

Андрей Рафаилович Мельников , Иннокентий Васильевич Омулевский , Иннокентий Васильевич Федоров-Омулевский , Павел Николаевич Сочнев , Эдуард Александрович Котелевский

Приключения / Детская литература / Юмористические стихи, басни / Проза / Русская классическая проза / Современная проза
Жизнь с препятствиями
Жизнь с препятствиями

Почему смеется Кукабарра? Это тем более непонятно, что в лесах, где живет эта птица, гораздо больше страшного, чем смешного. Но она смеется утром, в обед и вечером, потому что "если хорошо посмеяться, то вокруг станет больше смешного, чем страшного".Известный писатель Феликс Кривин тоже предпочитает смеяться, но не для того, чтобы не бояться жить, а потому что шутка — союзница правды, которая одевает ее так, что невозможно узнать. Это очень важно для автора, так как жизнь часто похожа на маскарад, где пороки прячутся под масками самых безобидных и милых существ — овечек и зайчишек.Вошедшие в сборник рассказы, сказки и стихи очень разнообразны: автор рассматривает проблемы микро- и макрокосмоса, переосмысливает исторический и литературный опыт человечества. Поэтому из книги можно узнать обо всем на свете: например, почему впервые поссорились Адам и Ева, как умирают хамелеоны, и о том, что происходит в личной жизни инфузории Туфельки…

Феликс Давидович Кривин

Фантастика / Юмористическая проза / Социально-философская фантастика / Юмористические стихи / Юмористические стихи, басни / Юмор