Рассказы и стихи (Публикации 2011 – 2013 годов)

Надо! Ещё как надо! Тогда я не понимал, что эта поломка и есть самый большой подарок. Я всё ещё считал себя классным универсальным водителем. Ещё бы! Какими только машинами я не управлял. Ведь я водил все советские автомобили, немецкие и американские машины, трактора, танки советские, американские, английские, немецкие. Я только не учёл, что после последнего ранения, моя инвалидность лишала меня возможности водить автомобили с обычной системой управления – с педалями. Легко представить себе, что  могло произойти, сядь я за баранку с наглой уверенностью в том, что я всё тот же классный водитель. А ведь эта уверенность в ту пору ещё прочно гнездилась в моём сознании. Я был огорчён. Полковник – вдвойне. И по причине поломки, и потому, что подарок не состоялся. Он посчитал, что только немедленная компенсация хоть в какой-то степени сгладит поток захлестнувших его отрицательных эмоций.

После долгих безуспешных поисков мы всё-таки нашли приличную закусочную. Для начала взяли по стакану водки и кружке пива. Это с утра. Толя на этом остановился. Полковник и я повторили, а потом добавили ещё по пятьдесят граммов водки на человека. Итого, четыреста пятьдесят граммов водки и литр пива на душу. В таком  виде я впервые пришёл в дом к девушке, которую мечтал увидеть своей женой.

Накануне мы договорились, что вместе пойдём на стадион. Увы, сопровождавший меня Толя не был трезв, как стёклышко.  О себе ничего определённого сказать не могу. Чувствовал я себя отменно трезвым. Первая фраза, которую девушка почти шёпотом произнесла, когда я поздоровался с ней, с её мамой, с двоюродным братом и инженер-капитаном, была: «Ваше счастье, что у мамы отсутствует обоняние. От вас несёт так, что необходимо немедленно закусить». Но о трезвости не было промолвлено и слово. Так что – не знаю.

До сих пор не понимаю, как мы с Толей прошли на стадион по одному билету. Возможно, это в какой-то мере могло определить состояние трезвости? До этого договорились с девушкой и её эскортом встретиться после матча у книжного магазина на углу Жилянской и Красноармейской. Стадион был забит до предела. Во время первого тайма Толя сидел у меня на коленях, во время второго – я у него. Матч воспринимался мною (и не только мною), не как футбол, а как забавный спектакль, или интермедия клоунов на арене цирка. Маленькие худенькие босые индусы большую часть матча валялись на траве, натыкаясь на рослых мускулистых жлобов, обутых в бутсы. Центральный защитник Лерман поднимал сбитых им индусов, как лёгкие кульки. С еврейско-индусской деликатностью складывал перед грудью ладони и,  виновато улыбаясь, что-то говорил. Может быть, даже «бхай-бхай». Матч закончился со счётом тринадцать один в пользу киевлян.

Ещё до конца матча мы с Толей пробрались к выходу, чтобы первыми прийти на место свидания. И, кажется, пришли первыми. Толя попрощался со мной и ушёл. Мимо меня текла широкая река покидавших стадион. Шло время. Река  редела. Затем потекли ручейки. Девушки и сопровождавших  её не было. Стадион оставляли последние болельщики. Ступеньки книжного магазина, полукругом окаймлявших угловой вход. Я стоял на них на улице Жилянской, упирающейся в стадион. Мимо прошёл мой друг, спортивный журналист.                            

- Ты чего здесь торчишь? Люся ждёт тебя за углом больше двадцати минут.

Я посмотрел за угол. На тех же ступеньках, но на улице Красноармейской стояла девушка, которую я мечтал назвать своей женой. Одна. Я даже как-то растерялся.

- А где..? – Я назвал имя инженер-капитана.

- Он мне надоел, - ответила Люся.

Вы знаете, как срываются с места танки при сигнале ракеты, посылающей их в атаку?

Я проводил Люсю до дома. Мы договорились встретиться в девять часов вечера. В общежитие я не успевал. Да и не за чем. Пошёл в ту же закусочную, в которой был утром, и для храбрости выпил стакан водки. Подумал и запил  кружкой пива.

Из парка Ватутина мы спустились на Петровскую аллею. Я купил плитку  шоколада и проявлял максимально допустимую настойчивость, пытаясь угостить Люсю. Но она  деликатно и всё же упорно отказалась. Я сунул шоколад в карман брюк. Хотя, кроме красивой упаковки, он был завёрнут в станиоль, ночью, вернувшись в общежитие, я долго не без труда отстирывал брюки.

Люся, безусловно, любила шоколад. Через несколько дней с горечью я понял причину её отказа, когда пришёл к ним во время обеда.

Забыл рассказать, впрочем, я это уже упоминал, что в ту пору семья из четырёх человек – бабушка, мама, младшая сестричка и Люся - существовали на её студенческую стипендию. Маму, научного сотрудника, уволили с работы в институте микробиологии по весьма уважительной причине. Фамилия мамы – Розенберг. Точно такая же фамилия, как у казнённых супругов Розенберг, оказавшихся советскими шпионами в Соединённых Штатах Америки. Вы скажете, что в этом нет логики?  Вероятно. А есть ли логика в антисемитизме?