Рассказы и стихи (Публикации 2011 – 2013 годов)

Что сказать о человеческих качествах нового главного врача? Их не было в наличии. Просто-напросто этакий старшина роты, служака до мозга костей, действовавший точно по уставу. Об энтропии, внутренней неупорядоченности системы, я уже тогда имел более-менее чёткое представление. Но всё-таки не предполагал, что с такой скоростью можно развалить самую лучшую больницу в городе…

Именно к этому главному врачу я обратился с письмом из Томска и спросил, смогу ли поехать в командировку в ноябре месяце. «Нет денег» – глухо ответил главный врач. Бережёт меня Всевышний, подумал я, выходя из кабинета. Нечего мне засвечиваться.

Шло время, и я забыл о приглашении.

Мрачный дождливый ноябрьский день. Только пришёл с работы. Раздался телефонный звонок. Приятный женский голос:

– Здравствуйте, Ион Лазаревич. Сейчас с вами будет говорить министр здравоохранения, академик Петровский.

Щелчок. Уже мужской голос. Без обращения. Без приветствия. Зачем? Ведь мы на несопоставимых ступенях социальной лестницы. Какой-то рядовой врач в каком-то провинциальном Киеве и сам министр правительства великого и могучего Союза в Москве.

– Вы почему не в Томске?

Я вспомнил, что сегодня семнадцатое ноября, день открытия школы-семинара.

– Главный врач не дал мне командировки.

– Немедленно вылетайте.

– Не могу лететь. Могу поехать поездом. – Примерно четыре дня езды из Киева до Томска. То есть, прибуду на следующий день после окончания школы-семинара.

– Это почему не можете?

– У меня осколок в мозгу, и я не переношу полётов. – В этой фразе правдой был только осколок в мозгу. На том конце провода минутное молчание. А затем:

– Не дурите. Вылетайте немедленно. – Щелчок. Разговор окончен. Общение с другими академиками давало мне некоторое основание полагать, что интеллигентные люди не заканчивают телефонного разговора подобным образом. Зато я несколько переоценил академика Петровского, приняв его затянувшееся молчание после моего упоминания об осколке реакцией врача-хирурга на патологическое состояние пациента. Правда, переоценка обнаружилась лишь спустя пять лет. На конгрессе ортопедов в Рио-да-Жанейро японский коллега рассказал, что за год до того телефонного разговора с министром-академиком я был приглашён на конгресс в Японию, в Киото. Все расходы – полёт, гостиница, взнос участника, содержание и местный транспорт – за счёт японцев. Даже небольшие карманные деньги – подарок императора Японии. Не имел об этом ни малейшего представления. Так вот именно академик Петровский подписал ответ, что, к сожалению, доктор Деген не может прилететь, так как у него в мозгу осколок, и он не переносит полётов. Вероятно, министр мог подумать, что мне каким-то образом стал известен подписанный им ответ. Кого следует наказать за утечку информации?

Но информация не утекла, произошло случайное совпадение. О приглашении в Японию, повторяю, не имел представления. Знал, что меня не пустили в Александрию, в Египет, что было разумно и справедливо. Не пустили в Польшу по приглашению Вроцлавского университета прочитать курс лекций. Не пустили даже после письма министерства здравоохранения Польши, подтвердившего приглашение. Но я опять отвлёкся.

Тут снова раздался телефонный звонок. Звонил заместитель министра здравоохранения Украины, с которым мы состояли в дружеских отношениях.

– Ион, иди к своему дурню и получи командировочные. Я заказал билет. До Москвы – сегодня вечером, а из Москвы до Томска завтра утром.

Поговорили, пошутили. И я пошёл к «своему дурню». Не знаю, кто ему звонил, и что ему объясняли. Но он сидел за главврачебным столом красный, как варёный рак.

– Что ж вы мне не сказали?

– Сказал. И показал вам письмо из Томска.

– Идите в бухгалтерию и получите командировочные.

– Сколько?

– Как положено. Два шестьдесят в сутки.

– Нет, за такие деньги не поеду. – Первый в моей жизни и единственный случай стяжательства. Потребовал десять рублей.

– Положено два шестьдесят в сутки. Ничего другого не положено.

– А положено доктору медицинских наук работать рядовым врачом в больнице под вашим руководством? Так что, либо платите, либо сами летите в Томск.

– Ладно, идите в бухгалтерию, – с мýкой выдавил он из себя. По-видимому, это было первое в его жизни нарушение устава. Не знаю, последнее ли.

О замечательном событии, школе-семинаре, следовало бы рассказать с мельчайшими подробностями. Но и без этого слишком часто отвлекаюсь. Не хочется фигурировать в облике кретина с побочными ассоциациями.

Кроме главного, которое, собственно говоря, и является темой рассказа, упомяну вечер в мою честь, организованный двумя добрыми русским женщинами, профессорами Томского медицинского института и Томского университета. Закуской к доступной водке служили две тысячи приготовленных ими пельменей из недоступного в Томске мяса, в том числе медвежатины. Не имел я в ту пору представления о кашруте. Картина этих пельменей на простыне, расстеленной на снегу, не могла не потрясти своей живописностью.