Рассказы и стихи [публикации 2013 – 2017 годов]

Но именно сцена у телевизора во время 25-го съезда КПСС с Меиром Вильнером на экране ярче всего вспомнилась мне во время первого официального визита в Службу безопасности Израиля.             Симпатичный тридцатипятилетний следователь, явно не выходец из Советского Союза, вероятнее всего, сабра, но с очень неплохим русским языком, удивил меня знанием подробностей моей биографии. Он бодро перечислял моих высокопоставленных пациентов. Когда дошёл до генерала-замминистра, или зампредседателя, я тут же рассказал о сцене у телевизора, и спросил, почему агент КГБ Меир Вильнер не в тюрьме, а в Кнессете. Следователь улыбнулся и спросил:

- А вы можете представить нам документы? Понимаете, доктор, документы, а не слова. Вы в демократической стране, подчиняющейся законам. Суду необходимы настоящие доказательства, документы. Понимаете?

Со следователем неофициально я общался ещё два раза. Он приходил к нам в гости. Его обрадовало, когда я дал ему книгу «Улицы Киева». А второе официальное общение было связано с получением допуска сыном, отслужившим в армии и начавшим работу, требующую допуска. Речи о высокопоставленных пациентах уже не было. А как возникла тема Леопольдвилля, не помню. Дело в том, что там, у президента республики Конго работал мой бывший киевский пациент. Я знал, что он кагебист. Он не скрывал этого в беседах со мной. Так вот этот самый временный работник президента однажды позвонил мне из Леопольдвилля в Киев. У местного врача возникли проблемы, связанные с лечением моего бывшего пациента. Врач нуждался в консультации. Французского я не знаю. Пациент был переводчиком. Врач неоднократно благодарил меня. Всё окончилось благополучно. Возвратившись в Киев, пациент привёз мне марки. Но главное – среди них были израильские, о которых я так мечтал!

- Не знаете ли вы, где он в Леопольдвилле взял израильские марки? – Спросил следователь.

- Знаю. Он дружил там с израильтянином, занимавшимся сельским хозяйством, - ответил я. - Мне об этом рассказывал пациент.

Следователь буквально подскочил:

- Конечно, занимался сельским хозяйством! Что ж вы мне не рассказали об этом, когда мы впервые встретились? Вы понимаете, как мы нуждались в этой информации? У нас ведь были подозрения, что КГБ связан с работником нашего министерства сельского хозяйства!

- Но вы ведь меня об этом не спросили. И вообще о многом не спросили. А сколько я мог тогда рассказать. Вот, например, была в нашей больнице врач, удивительно красивая женщина. Говорили, что она не то бывшая баронесса, не то графиня. В общем, каким-то образом уцелевшая аристократка. Общались мы с ней очень редко. Перед самым нашим отъездом, она подошла ко мне и сказала, что давно пыталась поговорить со мной об этом. Но не решалась. Стеснялась. У неё есть дочь. Девушка невероятной красоты. Но не это главное. «Как мне хотелось познакомить дочку с вашим сыном, - сказала она. – Мечтала о том, чтобы дочка вышла замуж за вашего сына. Вы сейчас уезжаете. Я так мечтала о том, чтоб дочка могла вырваться из этой проклятой страны! Как я завидую евреям, у которых появилась такая возможность! Я просто не понимаю евреев, которые при таком сволочном отношении к ним, могут оставаться законопослушными этому подлому государству. И даже больше того. Способствовать КГБ. Вот в нашем доме два инженера-еврея работают на КГБ. Не понимаю». Я знал, что врач живёт на Березняках, знал её адрес. Можно было выяснить фамилии этих двух евреев. Приезжают ведь сюда сейчас многие. Среди них могут быть те самые евреи. Способствующие.

- Назовите фамилию и имя отчество врача.

- Забыл. Почему вы тогда меня не спросили?

Забыл. Забыл, как и многое, что не казалось мне важным.

А сейчас беседа с профессором Семёном Резником заставила меня вспомнить. Нет, не фамилию и имя отчество красивой женщины врача.

Много лет прошло после разговора со следователем. Это уже давно не актуально. Другое всплыло из беседы. В группе двадцать четыре студента. По меньшей мере, в ней был один стукач. В Израиле порядка миллиона бывших граждан Советского Союза. Если следовать пропорции, из них примерно сорок одна тысяча бывших стукачей. Ладно, это сомнительная, просто невероятная статистика. Допустим, не сорок одна тысяча, а только треть. Не многовато ли это для маленького Израиля?