Рассказы из книги «Посягая на авторство»

Ирене распахивает дверь в коридор и вдыхает его воздух. И слушает его гулкую пустоту. Коридор, библиотека и столовая погружены в полумрак. Она ступает осторожно, словно канатоходец. Не заходя в первую из комнат, по правую руку, она краем глаза замечает в темноте салфетки и те старые домашние туфли, в которых было так тепло зимой, но не обращает на них внимания и продолжает двигаться дальше, к двум комнатам в конце коридора. В столовой — торжественной и молчаливой зале, украшенной гобеленами, — она на мгновение задерживается. Там стоит бутылка старого вина многолетней выдержки, а на столе около дивана лежит можжевеловая трубка, которую курил брат. Там висят портреты ее прадедов, дедушки с материнской стороны и родителей, там обитают воспоминания ее детства, там все, что они потеряли. Ей кажется, она видит, как Мария Эстер, будущая невестка, которая так и не стала ею, сидит у окна и осторожно потягивает мате. Внезапно Ирене пугается этого ощутимого присутствия умерших, и страх толкает ее к библиотеке, где пыль властвует безраздельно. И полки, и книги словно посыпаны серым песком, и корешки едва проступают сквозь пылевую патину. Ее взгляд бегает по полкам в поисках столь любимых братом французских книг, но не может найти их. Библиотека — это кладбище, вдруг понимает она и содрогается от этой внезапной мысли.

* * *

Ирене ждет. И очень скоро слышит неясный глухой шум за дубовой дверью.

Словно кто-то шушукается или двигает стул по ковру. Она бросает взгляд на улицу, прикидывая, можно ли убежать. Окно открывать долго, кричать о помощи бесполезно. Она бросается к дубовой двери, выдергивает ключ, вставляет его в дверь со своей стороны и поворачивает дважды. Жаль, пальто осталось на той половине, думает она. Но быстро утешается — зато здесь у нее книги. Она садится на диван, отодвигает в сторону можжевеловую трубку, ставит свою сумку на стол и открывает ее. Вытаскивает вернувшиеся к ней клубки серых ниток и вязанье, оставшееся когда-то незавершенным. Несколько минут уходит на узелки, которые она завязывает очень тщательно. Потом маленькими швейными ножницами, принесенными с собой в сумке, она отрезает кончики ниток. Все узелки спрятаны, и она довольно улыбается, любуясь лицевой стороной вязанья. Она устраивается поудобнее на диване и начинает вязать, тихо напевая старинную колыбельную.

* * *

Все повторяется снова, все то же самое, но все-таки не совсем. В какой-то момент Ирене явственно слышит шум по эту сторону двери: может, в спальнях, а может, в библиотеке. Однако на этот раз она не хочет рисковать и снова прерывать свою работу, она продолжает вязать, ей надо закончить серый жилет, брату он очень нравился.

Буэнос-Айрес — город шумный, но Ирене отчетливо слышит (и даже не отрывает глаз от вязанья, чтобы взглянуть в окно), как к дому подъезжают стенобитные машины, как они разворачиваются для точного удара, как бригадир отдает команду, и наконец — грохот смертоносного для стен шара, трещины бегут по всему дому, стены начинают крениться.

Еще не поздно. Библиотека превращается в руины. Уже не различить отдельных звуков: они слились в сплошной грохот. Ирене всегда знала, что должна умереть именно здесь. Теперь неприветливые родичи наконец разбогатеют. Уже завтра здесь, где мы когда-то жили, останется только серая пыль от обломков. Одна только пыль.

Луа

— Что это? — сказала она.

— О чем ты? — спросил я.

— Вот это, этот шорох.

— Это звук тишины.

Из рассказа Хуана Рульфо Лувина

Кажется, очень трудно привыкнуть к такому месту. Но погляди на нас: мы научились выживать на этой бесплодной земле, и мы так и останемся на ней, мы отказались от всего другого, ведь только подумать хорошенько — половина селения встретила здесь свой смертный час.

Говорят, я родилась тут, просто совсем еще юной отправилась в город, пополнив собой ряды мечтателей, соблазненных иллюзией счастливого будущего, которое сулят нам плакаты на дорогах: Трудись во имя прогресса твоей страны! Если не умеешь ни читать ни писать — учись! И я трудилась: у меня еще грудь не проклюнулась, а я уже ложилась под мужчин за несколько нищенских песо. По ночам я раскаивалась в своих грехах, представляла, какой позор падет на наш дом и какой стыд испытает папа, когда узнает о моем бесчестии. Но днем голод жег сильнее, чем солнце, и все виделось совсем по-другому.