Рассказы из книги "Жестокие рассказы"

С незапамятных времен между этими собратьями по профессии велась глухая борьба. Обед должен был стать полем сражения, досконально обдуманного мэтром Персенуа и предложенного теперь, чтобы кончить спор. Поэтому мэтр Лекастелье, с усилием вызвав улыбку на потускневшую сталь своего кинжалоподобного лица, в ту минуту ничего не ответил. Он понимал, что на пего нападают. Но он был старше годами и не мешал Персенуа, младшему коллеге, говорить и связывать себя, на манер легкомысленной дурочки, невыполнимыми обещаниями. Уверенный в себе (но осторожный!), он хотел во всех подробностях изучить позиции противника и его силы и лишь потом принять бой.

На следующий день городок Д*** пришел в волнение. Всех занимал вопрос, каково будет меню обеда.

Сборщик особых податей вспоминал самые редкостные подливы и терялся и догадках. Супрефект делал сложные выкладки и предсказывал сюпремы из фениксов, поданные на их собственном пепле. Неведомые феникоптеры реяли в его мечтах. Он цитировал Аниция.

Весь муниципальный совет в полном составе перечитывал Петрония и подвергал его критике. Именитые особы говорили: «Подождем», — и уносили некоторое успокоение в возбужденные умы. По совету супрефекта все приглашенные за неделю до обеда приняли слабительное.

Наконец торжественный день настал.

Дом мэтра Персенуа был расположен близ городского бульвара, на расстоянии ружейного выстрела от дома его соперника.

С четырех часов дня у входной двери двумя рядами выстроились желающие взглянуть на прибытие гостей. Ровно в шесть они появились.

Все пришли вместе, встретившись будто бы случайно на бульваре.

Впереди шел супрефект под руку с г-жой Лекастелье; за ними — сборщик особых податей и начальник почты; потом три влиятельные особы; потом доктор под руку с банкиром; потом знаменитость — Распространитель филлоксеры во Франции; потом директор лицея и несколько крупных землевладельцев. Шествие замыкал мэтр Лекастелье, время от времени задумчиво бравший понюшку табака.

Мужчины были во фраках, в белых галстуках, и в петлице у каждого красовался цветок. На худощавой г-же Лекастелье было почти закрытое платье мышиного цвета.

У подъезда, при виде медной дощечки, сверкавшей в зареве заката, гости обернулись к ослепительному небосклону. Дальние деревья пламенели, птицы умолкли в соседних садах.

— Какое великолепное зрелище! — воскликнул Распространитель филлоксеры, окидывая взглядом запад.

Все приглашенные согласились с ним и несколько мгновений наслаждались красотами природы, словно желая позолотить ими обед.

Гости вошли в дом. В передней, соблюдая достоинство, они замедлили шаги.

И вот двери столовой распахнулись. Персенуа, который был вдов, стоял там один, радушно улыбаясь. С видом скромным и вместе с тем победоносным он широким жестом пригласил всех садиться за стол. Карточки с именами приглашенных, как хохолки, торчали из салфеток, сложенных в виде епископской митры. Г-жа Лекастелье глазами сосчитала гостей в надежде, что за столом окажется тринадцать человек — их было семнадцать. После этой прелюдии гости молча приступили к еде; чувствовалось, что они собираются с силами и, как говорится, берут разбег.

Столовая была уютная, ярко освещенная комната с высоким потолком; сервировка не оставляла желать лучшего. Обед был скромный: два супа, три рыбных блюда, три жарких, три легких блюда, безукоризненные вина, еще с полдесятка различных блюд, затем сладкое.

Но все было превосходно!

И если вдуматься и принять в расчет вкусы и наклонности гостей, для них этот обед был действительно «лучшим в мире»! Обед в ином роде показался бы причудой, тщеславной выходкой, шокировал бы. Он был бы, возможно, сочтен чем-то ателланским, навел бы на мысль о некоем неприличии, об оргии… и г-жа Лекастелье удалилась бы из-за стола. Не тот ли обед лучший в мире, который вполне отвечает вкусам гостей?

Персенуа торжествовал. Гости горячо поздравляли его.

Внезапно после кофея мэтр Лекастелье, на которого все смотрели с искренним сожалением, поднялся, холодный и суровый, и среди гробового молчании раздельно произнес следующие слова:

— В будущем году я дам лучший обед.

Затем он отвесил поклон и ушел вместе с женой.

Мэтр Персенуа встал. Нго вид, исполненный достоинства, охладил неописуемое волнение гостей и умерил шум, поднятый ими после ухода четы Лекастелье.

Со всех сторон неслись удивленные возгласы:

— Но как он сможет в будущем году дать лучший обед, если обед мэтра Персенуа — лучший в мире?

— Бессмысленная затея!

— Весьма сомнительная!..

— Неслыханная!

— Небывалая!

— Смехотворная!!!

— Ребяческая…

— Недостойная здравомыслящего человека!

— Зависть помутила ему ум… Или, быть может, старость?

Смеялись много и долго. Распространитель филлоксеры, который во время обеда увивался за г-жой Лекастелье, был неистощим в остротах:

— Ха-ха-ха! Вот уж действительно! Лучший обед! А как ему это удастся? Нет, вы скажите, как ему это удастся? Вот уж одолжил!

Он был неистощим.