«Вашему величеству всепокорно доношу. В Астрахань я прибыл, которую вижу пусту и совсем разорену, поистине, так, что хотя бы и нарочно разорять, то б больше сего невозможно. Первое, крепость здешняя во многих местах развалилась, а худа вся; в полках здешних в пяти ружья только с 2000 фузей [77]с небольшим годных, а прочее никуда не годится; а мундиру как на драгунах, так и на солдатах, кроме одного полку, ни на одном нет, и ходят иные в балахонах, которых не давано лет более десяти, а вычтено у них на мундиры с 34000 рублей, которые в Казани и пропали; а провианту нашел я только с 300 четвертей. И тако, всемилостивейшая государыня, одним словом донесть, и знаку того нет, как надлежит быть пограничным крепостям, и на что не смотрю, за все видимая беда мне, которой и миновать невозможно; ибо ни в три года нельзя привесть в добрый порядок; а куда о чем отсюда написано, но ниоткуда никакой резолюции нет, и уже по истине, всемилостивая мать, не знаю, что и делать, понеже вижу, что все останутся в стороне, а мне одному бедному ответствовать будет. Не прогневайся, всемилостивейшая государыня, на меня, раба вашего, что я умедлил присылкою к вашему величеству арапа с арапкою и с арапченкою, понеже арапка беременна, которая, чаю, по двух или по трех неделях родит, того ради боялся послать, чтоб в дороге не повредилась, а когда освободится от бремени и от болезни, немедленно со всем заводом отправлю к вашему величеству».
Обезопасив себя этим письмом, на счет могущих быть упреков в дурном состоянии вверенного ему города, Волынский продолжал писать Петру о необходимости действовать в Персии и на Кавказе вооруженною рукою, а не политикою. Как видно, в Петербурге внушено было Волынскому, что до окончания шведской войны трудно начать непосредственно войну персидскую, но что он может ускорить распадение Персии поднятием зависевших от нее народов кавказских. 15 августа Волынский писал царю:
«Грузинский принц (Вахтанг) прислал ко мне и к сестре своей с тем, чтоб мы обще просили о нем ваше величество, дабы вы изволили учинить с ним милость для избавления общего их христианства, и показывает к тому способ: 1) чтоб ваше величество изволили к нему прямо в Грузию ввести войск своих тысяч пять или шесть и повелели засесть в его гарнизоны, объявляя, что он видит в Грузии несогласие между шляхетством, и ежели войска ваши введены будут в Грузию, то уже и поневоле принуждены будут многие его партию взять. 2) Чтоб для лучшего ему уверения изволили сделать десант в Персию тысячах в десяти или больше, чтобы отобрать у них Дербент или Шемаху, а без того вступать в войну опасен [78]. 3) Просил, чтоб изволили сделать крепость на реке Тереке между Кабарды и гребенских казаков и посадить русский гарнизон для свободной с Грузиею коммуникации и для его охранения. И как видится, государь, по моему слабому мнению, все его предполагаемые резоны не бессильны. Вахтанг представляет о слабом нынешнем состоянии персидском, и какая будет вам собственная из оной войны польза, и как персияне оружию вашему противиться не могут; ежели вы изволите против шаха в войну вступить, он, Вахтанг, может поставить в поле своих войск от 30 до 40000 и обещает пройти до самой Гиспагани, ибо он персиян бабами называет».
Считая резоны одного грузинского принца не бессильными, Волынский не советовал сближаться с владельцами других, иноверных народов Кавказа, и указывал на оружие, как на единственное средство держать их в страхе и подчинении русским интересам. О владельце тарковском, шевкале Алдигирее [79], Волынский писал Петру:
«На него невозможно никакой надежды иметь вам, ибо весьма в стороне шаховой; вижу по всем делам его, что он плут, и потому зело опасно ему ваше намерение открывать, чтоб он прежде времени не дал о том знать двору шахову, и для того я не намерен иметь с ним конгресс, как ваше величество мне повелели. И мне мнится здешние народы привлечь политикою к стороне вашей невозможно, ежели в руках оружия не будет, ибо хотя и являются склонны, но токмо для одних денег, которых (народов), по моему слабому мнению, надобно бы так содержать, чтоб без причины только их не озлоблять, а верить никому невозможно. Также, кажется мне, и Даудбек (лезгинский владелец) ни к чему не потребен: он ответствует мне, что, конечно, желает служить вашему величеству, однако же чтоб вы изволили прислать к нему свои войска и довольное число пушек, а он отберет городы у персиян, и которые ему удобны, то себе оставит (а именно Дербент и Шемаху), а прочие уступает вашему величеству, кои по той стороне Куры реки до самой Испагани, чего в руках его никогда не будет, и тако хояет, чтоб вам был труд, а его польза».
Прежде местность Ендери, слывшая у русских под именем Андреевой деревни, и Аксай принадлежали таркам, но один из шевкалов тарковских поделил их между своими сыновьями, и в описываемое время в Андреевой деревне было семь владельцев, отличавшихся разбойничьим характером.