Вслед затем Неплюев имел приватную аудиенцию у великого визиря в присутствии де-Бонака. Резидент начал говорить, что все недоразумение произошло от предложений слишком общих и неопределенных; а если б откровенно сообщили друг другу, чего кто желает, то давно бы дело было кончено. Визирь сказал на это: «Резидент говорит совершенную правду, и Порта объявит, чего желает. Положим, что у шаха Гуссейна было три сына: один турецкий государь, другой русский, а третий, меньшой, Тохмасиб; по смерти Гуссейна (каждому из них следует иметь свою часть. Русский государь взял уже себе долю; теперь следует Порте получить свою, и пусть французский посол, как посредник, выделит каждому надлежащую часть, чтоб никому обидно не было». «Очень благодарен за такую честь, — отвечал де-Бонак — только по моему разделу наибольшая часть следует младшему, и я буду держать его сторону, как самого слабого». Визирь начал было дележ, уступал России берега Каспийского моря до слияния реки Аракса с Курой, откуда должны были начинаться турецкие владения: но Неплюев и де-Бонак объявили, что без новых указов из России дела решить нельзя, и французский посол предложил отправить за этими указами в Петербург племянника своего Дальона. Визирь согласился, прибавив, что желает заключения оборонительного и наступательного союза между Россиею, Турциею и Франциею; об Англии же турки прямо говорили, что в угоду ей нельзя сйориться с Россиею: в прошлых годах Англия обязалась помогать Швеции против России, а как помогла? Несмотря на то, со стороны Англии продолжались внушения, что русский государь хочет овладеть не только персидскою, но и всею восточною торговлею, вследствие чего товары, шедшие прежде в Европу чрез турецкие владения, пойдут через Россию, и тогда англичане и другие европейцы выедут из Турции, к великому ущербу казны султановой. Поэтому Порта оружием должна остановить успех русских на Востоке; и если Порта объявит России войну, то получит денежное вспоможение не только от короля, но и от всего народа английского.
В начале мая Дальон возвратился из России вместе с русским курьером, и у Неплюева начались конференции с турецкими министрами. Резидент сейчас же заметил перемену в тоне у турок. Они не хотели слышать об ограничении своих будущих завоеваний в Персии, и визирь притворялся, что забыл об условиях, им самим прежде предложенных. Еще более удивило Неплюева то, что де-Бонак, получивший перед тем 2000 червонных от России, явно брал сторону турок и однажды сказал Неплюеву: «Разве вы хотите ослушаться указа государя своего, что моих советов не принимаете? Или подозреваете меня во вражде к России? Но государь ваш не так смотрит на дело: он своеручно изволил мне писать, чтоб настоящие переговоры как можно скорее приводить к концу, и во всем положился на меня; если вы не отступите от своего требования, то я слагаю с себя посредничество». В другой раз де-Бонак сказал резиденту, что не хочет с ним более говорить, и выслал его из своего дома. Донося о трудностях, какие он претерпел при заключении договора, Неплюев, писал: «Больше того ныне без войны получить было нельзя; но хотя не очень ясно, однако сущность дела вся внесена. От французского посла, вместо помощи, были только одни препятствия; проект трактата раз десять переправляли; я желал, чтоб „се ясно было, а французский посол при турках прямо говорил, что резидент спорит не дельно, в турецком проекте разумеется все то, чего он требует; а племянник его Дальон, как ребенок, при переводчике Порты, сказал: „Не знаешь ты, что мы имеем из России проект за подписанием министерским, и во всем уполномочены“, — и некоторые слова о лезгинцах говорил; „о переводчик Порты этого туркам, по моей просьбе, не сказал. Дальон, по приезде в Царь-град, не видавшись с послом, прямо взят был к визирю, и там, невоздержанием ребяческим, сказал, что ваше величество на все турецкие предложения склонился, кроме самых неважных пунктов, но те резидент имеет право устранить; сказал также, что вы сильно желаете мира“.