- Вряд ли стоит оскорблять меня лишь потому, что.. - он замолк, опасаясь совершить ошибку. Он был уверен: Иванка негодует на его работу просто от того, что ей не хватает мужа в постели, но и слишком хорошо знал ее, чтобы решиться сказать об этом - и не просто из страха, что жена взорвется и осыплет его оскорблениями, на которые так падки обиженные, раздраженные женщины. Ничуть не меньше боялся он и ошибиться в догадках насчет того, что у нее на уме , - в прошлом это случалось нередко, и всякий раз Иван, к стыду своему, обнаруживал, что ему остается только завидовать аналитическим способностям жены; короче говоря, Иван боялся, что она окажется кругом права, а он - кругом не прав.
- Послушай, мы оба устали, - вздохнул он, с облегчением ухватываясь за возможность пригасить мягкими словами то, что сам же и начал. И слова помогли - а может быть, Иванка вовсе и не собиралась с ним ссориться.
- Насколько я могу судить, - сказала она, -
любому идиоту, ну хорошо, любому
- И что? - Он понимал, что серьезной отсрочки ему это «и что?» не даст, и все же ухватился за него, точно мышь, издающая писк, когда ее прихлопывает мышеловка.
- Так кто же за это платит и почему?
Иван опустился в кресло, положил на пол рядом с собой бумаги.
- Существует кое-что, о чем я тебе не сказал, - произнес он.
- Слушаю, - отозвалась она.
- Мою работу оплачивает не ООН, они потратили всего несколько тысяч на то, чтобы я мог пользоваться военной связью. А уж бхаратанцы ее тем более не оплачивают.
- Да, - сказала она, складывая тонкие руки под грудью, - знакомый, опасный жест.
- Ее оплачивает «Фуджумара-Агкор».
- Да, - повторила она, слегка поводя бицепсами под тонкими рукавами хлопкового платья.
- Это новый конгломерат, результат нескольких слияний. Специализируется на лекарствах и удобрениях. Они считают, что моя работа может в будущем принести им пользу.
- А как насчет настоящего?
- Пока они довольны.
- Ну еще бы, - резко произнесла Иванка. - Платить-то им больше не приходится.
- О чем ты?
- Они перестали тебе платить. И ты работаешь задаром.
- О…откуда ты знаешь? - он порадовался тому, что успел сесть, - голова у него шла кругом, во рту пересохло.
Иванка заговорила негромко, покачивая вверх-вниз упирающимися пятками в пол ступнями
- Это такое… женское свойство.
Американизм, отягощенный сильным венгерским акцентом, показался Ивану до странного непривычным.
- Женщины рождаются как раз для того, чтобы отвечать на некоторые телефонные звонки. Что-то, присущее нам, эти звонки словно притягивает. Когда мужу звонит любовница, чтобы спросить: «Иван, дорогой, когда я тебя снова увижу?» - трубку неизменно снимает жена. А когда звонит незнакомый японец, чтобы сказать: «Пожалуйста, передайте мужу, что время вышло, что он перебрал выделенные ему средства, что он вообще перебрал по всем статьям, а поскольку результатов никаких нет, мы больше не сможем посылать ему приборы, химикаты или деньги», - и в этом случае трубку снимает она же.
Иван, приоткрыв рот, в ужасе смотрел на жену.
- Почему же ты мне не сказала? Такой важный звонок!
- Ооо… наверное, потому, что я женщина скрытная. - Губы Иванки словно взбухали от гнева. Пальцы впивались в бицепсы. Иван понимал - еще пара секунд, и она взорвется.
- Ну… э-э… не важно, тот же человек прислал мне письмо со всеми плохими новостями, - признался Иван, словно снимая свои претензии.
- Я знаю, - сказала, постукивая ногтями по бицепсам, Иванка. - Несколько недель назад. А мы все еще здесь. Так кто же тебе платит?
- Ну, в общем… плачу я сам, Иванка, - сказал он и затрудненно сглотнул. - То есть мы. Я продал дом.
- Вот этот?
- Нет, наш дом в Сиэтле.
- Я очень близок к открытию, Иванка. Когда я его сделаю, «Фуджумара-Агкор» заплатит мне столько, что хватит на десяток домов. Мы сможем жить, где захотим, и уезжать оттуда, когда захотим. Ты только подумай, Иванка: лето в Будапеште, зима в…
Она подняла ладонь, заставив его умолкнуть.
- И какое же открытие ты надеешься сделать? - шепотом поинтересовалась она.
Иван, выпрямившись во весь рост, ответил - застенчиво, но гордо:
- По-моему, - сказал он, - я понял, как вызывать дождь.
Страшная, багровая краска выплеснулась из выреза Иванкина платья, окатила ей шею, лицо, и вот тут-то она взорвалась.