Рассказы из Убежища

В час дня, когда она как раз слушала через наушники новости по радио, ее ужасно напугало сообщение диктора А. & В. о том, что премьер-министр Чемберлен объявил войну Германии. Кади никогда не интересовалась политикой, что вполне естественно для четырнадцатилетней девочки, и ее никак не затрагивало то, что происходило в далеких странах. Но тут она смутно почувствовала, что объявление войны может коснуться и ее тоже. Когда после мертвого часа разносили чай, сестра рассказала об этом и другим пациентам.

В палате, где лежала Кади, находились только те, кто уже шел на поправку.

За день до объявления войны в палате появилась новая дама. Ее кровать стояла рядом с кроватью Кади. Со своей соседкой Кади не обменялась ни словом, кроме пожеланий «Доброго утра!» и «Спокойной ночи!», но теперь между ними сам собой завязался разговор.

Когда сестра сообщила эту новость, со всех сторон послышались восклицания, и только соседка Кади молчала. Кади не могла не обратить на это внимания, а когда увидела, что слезы текут по лицу этой еще молодой женщины, почувствовала к ней жалость и сострадание. Кади не осмеливалась задать ей вопрос, боясь задеть женщину, глубоко погруженную в свои мысли. Позже, когда Кади читала, рядом послышались всхлипы. Быстро отложив книгу в сторону, она участливо спросила:

— Я позову сестру? Вам нехорошо?

Женщина повернула к ней заплаканное лицо. Окинув Кади взглядом, она сказала:

— Нет, дитя мое, не нужно. Моему горю не поможет ни сестра, ни лекарство.

Но от этих слов Кади стало жаль ее еще больше. Женщина казалась такой подавленной, такой безутешной, что Кади никак не могла оставаться безучастной.

— Может быть, тогда я смогу вам помочь?

Женщина откинулась на подушки, приподнялась снова, вытерла платком слезы и посмотрела на Кади с признательностью.

— Я вижу, что ты спрашиваешь не из любопытства. Хотя ты еще совсем девочка, я расскажу тебе о своем горе. — Она на минуту запнулась, посмотрела невидящим взором вокруг и продолжила: — Мой сын. Это из-за моего сына. Он в Англии в интернате и уже должен был вернуться в следующем месяце, и вот, вот…

Рыдания не давали ей говорить, но Кади закончила ее фразу:

— Теперь он не сможет вернуться?

Женщина чуть кивнула в ответ:

— Кто знает, сколько продлится война и что там случится. Из всего услышанного я вижу, что несколькими месяцами здесь дело не обойдется. Война всегда длится гораздо дольше, чем думают.

— Но пока что, кроме Польши, ведь нигде не воюют? Не нужно так уж бояться. Ведь о вашем сыне заботятся.

Хотя Кади ничего не знала о ее сыне, она хотела, чтобы соседка хоть что-нибудь ей ответила, пусть даже грустное, только бы не молчала. Однако женщина вообще не отозвалась на ее замечание.

— После каждой войны всегда говорят: это никогда больше не повторится, война — такой ужас, любой ценой нужно избежать ее повторения. И вот люди снова воюют друг с другом, и никогда не бывает иначе. Пока люди живут и дышат, они должны постоянно ссориться, и как только наступает мир, они опять ищут ссоры.

— Не знаю, я никогда не переживала войны, и… мы же ведь не воюем, до сих пор война нас не затронула. То, что вы рассказываете о своем сыне, конечно, несчастье, но после войны, я надеюсь, вы увидите друг друга здоровыми и невредимыми. Но… погодите, а почему ваш сын не может вернуться? Сообщение между Англией и Голландией ведь не прервано? Спросите у доктора, он наверняка должен знать. Если ваш сын захочет уехать, он всегда может вернуться домой!

Никогда еще Кади не приходилось видеть, чтобы выражение лица у человека так быстро менялось!

— Ты правда так считаешь? Я об этом и не подумала. Вон идет сестра, я спрошу у нее.

Она поманила сестру, и та подошла к ним.

— Сестра, — спросила женщина, — не знаете ли, не приостановлено ли сообщение между Англией и Голландией?

— Ни в коем случае. Вы собираетесь в Англию?

— О нет, я не об этом. Тысяча благодарностей!

Бросив на Кади еще один благодарный взгляд, женщина отвернулась и стала обдумывать, что написать своему сыну.