Рассказы израильских писателей

В эту минуту мы увидели, как один из феллахов, потомственный пахарь, наш старый сосед из Абу-Шуша, подошел к огромному плугу, лемеха которого торчали мощными плоскими кусками металла. Он внимательно разглядывал его, совсем позабыв о дожде. Волосы его прилипли к лицу, а аба[55] развевалась на ветру, и по ней стекали струйки воды.

Наклонившись над плугом, он потрогал гладкую литую сталь, а затем с уважением провел рукой по большим лезвиям лемехов. При этом он все время улыбался, будто предвкушая грядущую весеннюю вспашку.

Н. Шахам В горах Пер. с иврита А. Белов

В один из зимних дней пастух Авраам Рахмани медленно брел за своим стадом овец. Слегка утомленный подъемом на гору, он лениво думал о мелких домашних делах, что ждут его вечером по возвращении в деревню. Теплое зимнее солнце, привольно плывшее по чистому, безоблачному небу, навевало дремоту. Оно излучало такой прозрачный и ясный свет, что преобразились и засверкали по-новому давно знакомые места. Посвежевшая природа обостряла чувства. Временами Авраам останавливался и вглядывался в гигантские снежные вершины, замыкавшие небосвод с севера. Они казались невесомыми. И тогда он вспоминал свои прогулки по Хермону в молодые годы. В ту пору он бродил в горах, влекомый любознательностью. А сейчас он бродит здесь, занятый самым будничным делом, которое его кормит.

Потом Авраам опускал свой взор в долину, где среди деревьев пестрели селения, они были видны как на ладони. И тогда он думал о людях, которые сейчас там напряженно работают, не имея ни минуты покоя, и благословлял свою судьбу. Его профессия давала ему возможность жить особняком, между богом и людьми, вместе со своими бессловесными овцами.

Равнина, облеченная в зелень, походила на огромный плащ, расцвеченный там и сям черными и синими квадратами. То были нивы и рыбные пруды. Машина, ехавшая по шоссе, казалась отсюда не больше жука, но ее быстрое движение не соответствовало картине умиротворенности и праздничного покоя под голубым и неподвижным небом.

На косогоре растительность была небогатая. Много скота проходит здесь днем, и он пожирает всю скудную зелень склонов, плодородную почву которых смывают дождевые потоки. Если же подняться выше, к вершине, то там травы густые, нетронутые: близость границы заставляет пастухов избегать «ничейной» земли, и потому растительность здесь особенно пышная.

Авраам неторопливо вел свое стадо и зорко следил, чтобы от стада не отбилась ни одна овца. В полдень неразумных ярочек влекло почему-то к вершине, к сочным пастбищам, матки же стремились спуститься вниз к своим ягнятам, оставленным в овчарне. Пока Авраам подогнал отбившихся, стадо ушло далеко от своего пастбища. И тут перед пастухом открылись новые картины. Знакомая гора предстала в другом обличии. Сплошной ковер из пестрого разнотравья, выросшего в приволье на ничейной земле, покрывал горные изгибы и спускался по склонам в долину. Миндальные и фруктовые деревья в запущенных садах, брошенных во время войны, источали острый и терпкий запах.

«Вот это да!» — мысленно произнес Авраам, как делал всегда, когда был чем-то взволнован.

Он уселся на полуразрушенную каменную ограду и приготовился пообедать. Вокруг царили удивительное спокойствие и тишина, слышался лишь хруст обрываемой овцами травы да глухой шум изредка скатывавшихся где-то внизу камней. Авраам разложил газету, в которую была завернута еда, и глаза его машинально заскользили по заголовкам. Но ничто его не задело за живое, так как газета была старая, и к тому же все, о чем она писала, уж очень не вязалось с этим полным покоем и отрешенностью от мирской суеты. Он запел что-то вполголоса, довольный своей участью, когда неожиданно за его спиной лязгнуло железо и раздался резкий окрик:

— Стой! Ни с места!

— Добро пожаловать, — сказал Авраам и неторопливо оглянулся. Эта медлительность шла еще от того беспечного покоя, который им владел, и от дремотного состояния, навеянного зноем. Но когда он увидел двух вооруженных арабов, то сразу понял, кто перед ним.

Его спокойствие — результат запоздалой реакции на неожиданную встречу — обескуражило тех двоих. Они стояли сзади с наведенными на него автоматами, и по их лицам было видно, что они не знают, как быть дальше.

По спине Авраама пополз неприятный озноб, руки его внезапно отяжелели. Он боялся, как бы парни нечаянно, от возбуждения, не всадили в него пулю, и поэтому не шевелился.

Но он все-таки заставил себя встать и заговорил с ними на безукоризненном арабском языке, спокойно и по-дружески, как человек, не могущий поверить, что против него замышляется зло. Он знал, что весь его облик внушает доверие.

— Добро пожаловать! Но зачем эти ружья? — И он показал на автоматы. — Спрячьте их. Ведь вас вся деревня засмеет, а девушки тем более. Два вооруженных парня напали на безоружного старика. У вас даже руки дрожат…

Они слушали его с удивлением: как здорово говорит Он на их языке. А может быть, их удивило его спокойствие.