Рассказы мичмана Ильина

   Мы поднимаемся и запеваем "Интернационал". Все члены Учредительного собрания тоже встают, громко щелкая откидными стульями, и один за другим нестройно подхватывают пение. Медленно и победоносно плывут в воздухе торжественные звуки международного пролетарского гимна.

   В центре зала, в первом ряду, расставив толстые ноги и высоко закинув курчавую седеющую голову, самодовольно поет, кокетливо улыбаясь и широко раскрывая рот, лидер правых эсеров Виктор Чернов, этакий Лихач Кудрявич. От удовольствия он закрывает глаза. Иногда поворачивается своим тучным телом к депутатам и дирижирует толстыми, короткими обрубками пальцев, как псаломщик, исполняющий обязанность регента на клиросе приходской церкви.

   "Но если гром великий грянет над сворой псов и палачей", -- поет Учредительное собрание.

   При этих словах Виктор Чернов лукаво щурит плутоватые глазки и с вызывающей улыбкой на полных, плотоядных губах демонстративно делает широкий, размашистый жест в нашу сторону.

   Окончив пение, мы громко провозглашаем:

   -- Да здравствует Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов! Вся власть Советам!

   -- Вся власть Учредительному собранию! -- раздраженно кричит с места правый эсер Быховский.

   Свердлов восстанавливает тишину громогласным заявлением:

   -- Позвольте надеяться, что основы нового общества, предуказанные в этой декларации, останутся незыблемыми и, захватив Россию, постепенно охватят и весь мир.

   -- Да здравствует Советская республика! -- снова летит с наших скамей единодушный восторженный возглас.

   С увлечением, не жалея рук, мы оглушительно бьем в ладоши.

III

   Слово к порядку дня получает правый эсер Лордкипанидзе. Поднявшись на ораторскую трибуну, он, спеша и волнуясь, словно боясь, что его сейчас лишат возможности говорить, гневно заявляет:

   -- Фракция эсеров полагала бы, что давно уже надо было приступить к работам Учредительному собранию. Мы считаем, что Учредительное собрание может само открыться; нет иной власти, кроме власти Учредительного собрания, которая может открыть его.

   Негодование, переполняющее нас, вырывается наружу. Свистки, шум, крики "долой!", удары пюпитрами и по пюпитрам заглушают слова оратора. Сзади него на председательском возвышении невозмутимо застыл Свердлов. Он для приличия звонит в никелированный колокольчик и, метнув в нашу сторону веселыми, смеющимися глазами, с напускным беспристрастием небрежно роняет:

   -- Прошу соблюдать спокойствие.

   В наступившей тишине Лордкипанидзе, не оборачиваясь, большим пальцем правой руки указывает через плечо на Свердлова и презрительно замечает:

   -- Ввиду того что гражданин, который стоит позади меня, руководит...

   Эта наглость окончательно выводит нас из себя. Заключительные слова Лордкипанидзе тонут в гуле и грохоте, в неистовых пронзительных свистках.

   С изумительной выдержкой Яков Михайлович проходит мимо выходки, направленной лично против него, и спокойным тоном человека, уверенного в своих силах, с тем же внешним бесстрастием заявляет:

   -- Я покорнейше прошу соблюдать тишину. Если потребуется, я собственной властью, данной мне Советами, могу сам призвать к порядку оратора. Будьте добры не шуметь.

   Шум прекращается, и Лордкипанидзе, захлебываясь, возобновляет чтение своей декларации.

   -- Мы считаем, -- заканчивает он, -- что выборы председателя должны идти под председательством старейшего. Однако на этой почве вам, господа, как бы вы этого ни хотели, мы окончательного боя не дадим, на эту уловку не пойдем и на этом формальном поводе разорвать с Учредительным собранием мы вам возможности не предоставим.

   Лордкипанидзе сходит с трибуны. На его тонком и остром лице просвечивает сознание исполненного долга. В центре и справа его приветствуют аплодисментами. Выступление Лордкипанидзе открывает карты правых эсеров. Мне становится ясно, что они решили беречь Учредительное собрание, как в свое время кадеты берегли первую думу. Они хотят использовать Учредительное собрание как легальную базу для свержения власти Советов.

   Тут же я вспоминаю, как за несколько дней до открытия "учредилки" мне пришлось до хрипоты спорить с эсерами в красных кирпичных казармах 2-го Балтийского экипажа, на глухом и пустынном Крюковом канале. Правые эсеры тогда играли ва-банк. Они вели азартную и авантюристическую борьбу за овладение питерским гарнизоном. Подпольные боевые организации правых эсеров стремились внедриться в каждую воинскую часть. На митинг матросов 2-го Балтийского экипажа явился весь цвет правых эсеров во главе с членом Учредительного собрания Брушвитом. Ожидался Виктор Чернов, но он почему-то не приехал. В унылом коридоре, освещенном тусклыми электрическими лампочками, я неожиданно встретил молодого эсера Лазаря Алянского, который, заложив руки в карманы брюк с широченным клешем, важно разгуливал в темно-синей матросской голландке с выпущенным наружу воротником. При встрече со мной он смутился и покраснел.

   -- Почему вы надели матросскую форму? -- удивленно спросил я его.

   Алянский сконфузился еще больше.