Рассказы, не вошедшие в сборники

Он увидел, что она хромает, и страх улетучился. Опустившись на четвереньки, он осторожно продвинулся чуть вперед, а она сделала еще шаг. Потом он пополз быстро-быстро, забыв про свои маркие белые брючки. Он напряг руки и растопырил пальцы, уже готовясь схватить птицу, когда она с пронзительным тонким криком, похожим на звук треснутого охотничьего рога, метнулась прочь и выскочила из кустов с другой стороны, на поросший редкими деревьями склон холма. Он вскочил на ноги, обежал кусты и бросился вниз по откосу вслед за птицей. Под холмом она припала к земле и попыталась расправить крылья, но ничего не вышло. Она беспомощно сидела на месте и тяжело дышала, пока он несся к ней, уже представляя, как входит в дом с закинутой за плечо индейкой и все хором кричат: «Посмотрите на Мэнли с дикой индейкой! Мэнли! Где ты раздобыл индейку?» А он просто скажет, что пошел в лес, чтобы поймать индейку, и поймал. Он уже почти схватил птицу, когда она снова сорвалась места и неуклюже побежала прочь, волоча по земле крылья. «Тебе не взлететь, Мейсон. У тебя нет ни шанса!» — выкрикнул он и бросился в погоню — пересек заброшенное хлопковое поле, подлез под ограду и оказался в другой части леса. Шишковидная голова индейки из голубой стала ярко-красной и походила на маленький окровавленный кулак, мелькающий в подлеске. Птица метнулась в густые заросли, но выскочила из них, стоило ему приблизиться, и исчезла под живой изгородью. Продираясь сквозь кусты, он услышал треск рвущейся ткани и на ходу засунул палец в прореху на рукаве, тянувшуюся от локтя до самой манжеты. Он продолжал бежать. Если он вернется с добычей, никто и не вспомнит о порванной куртке. Всякий раз, когда Рой-младший возвращался из леса с добычей, все забывали о последнем его проступке. Когда Рой-младший убил рыжую рысь, все сразу забыли, что днем раньше он врезался в рефрижератор, когда подавал свою машину задним ходом.

Индейка бежала пьяными зигзагами вдоль канавы, всего в тридцати футах впереди. Когда канава кончилась, она нырнула под живую изгородь и бессильно распласталась на земле. Минуту-другую они с птицей отдыхали по разные стороны куста, стараясь отдышаться. Сквозь листву он видел ее хвост. Очень осторожно, очень медленно он протянул руку и ухватился за него. Индейка не пошевелилась. Он приблизил лицо вплотную к листве, чтобы разглядеть получше: глаз, похожий на стиснутый в окровавленном кулаке черный алмаз, пристально смотрел в его водянистые глаза. Задохнувшись от неожиданности, он разжал пальцы, и индейка опять пустилась наутек.

Секунду спустя он вскочил на ноги, охваченный яростью, продрался сквозь заросли и помчался в направлении, в котором, как ему казалось, скрылась птица. Он взбежал и спустился по крутым склонам двух невысоких холмов, нигде не видя индейки, а потом, когда далеко впереди вроде бы мелькнуло красное пятнышко, он вдруг споткнулся о корень дерева и растянулся на земле во весь рост. Подниматься он не стал. Очки валялись в трех футах от него, разбившиеся о камень.

Он безучастно смотрел на них. Ему с самого начала следовало понимать, что не поймает он индейку. Он ни разу в жизни не взял приза, не победил в драке, никого не убил — не сделал ничего такого, чтобы они им гордились. А если и гордились, то только потому, что он являлся одним из них. Рой-младший совершил много такого, чтобы они им гордились, но даже не соверши он ничего, они бы все равно гордились, поскольку он был Роем-младшим. Теперь они гордились тем, что он распустился. Бабушка говорила: «Рой-младший катится вниз по наклонной!» — и казалось, она с трудом скрывает гордость. Отец говорил: «О, он еще возьмется за ум и заставит нас гордиться им!» — но при этом уже выглядел бесконечно гордым. Затем, когда все высказывались насчет того, как они еще будут гордиться Роем-младшим, мать обычно говорила, добавляя в свой голос настойчивости, словно усталый капитан болельщиков: «Все мы однажды будем гордиться и нашим Мэнли тоже!» И отец говорил: «Ну конечно!» — таким тоном, словно пытался убедить сам себя; а бабушка добавляла: «Особенно если он научится вытирать ноги о половичок, прежде чем войти в дом!» Он бы принес закинутую за плечо индейку, и они бы все повскакали с мест и восторженно заорали: «Посмотрите на Мэнли! Мэнли! Где ты раздобыл дикую индейку?»