Рассказы ночной стражи

Дух меча:

Спи, господин!

Спи, святой бодисаттва!

Не призову я тебя больше.

Засну и я,

буду спать долго, вечно,

пока не умрёт демон, обитатель клинка,

пока не кончится память.

Глава третья ДВА МЕЧА И ДВОЕ ОТШЕЛЬНИКОВ

1 «У меня нет лица»

— Никуда ночью не выходи, понял?

— Да, господин. А по нужде?

— Я имею в виду, не выходи со двора. И вообще, если выходишь в город, всегда надевай служебную маску. Утром, днём, вечером: всё равно.

— Я всегда надеваю её, когда сопровождаю вас.

— Надевай, даже если не сопровождаешь. Никаких тряпок, только маска.

— Да, господин.

Когда я вошёл в сарай, служивший Мигеру жилищем, он кинулся за тряпкой и стал торопливо обматывать голову, скрывая лицо — вернее, то, что заменяло ему лицо. Маска лежала дальше, тряпка первой подвернулась Мигеру под руку. Сказать по правде, он опоздал — краем глаза я успел увидеть серую массу, лишь отдалённо имевшую сходство с чертами обычного человека, и удивился собственному равнодушию.

Привык, что ли? Мигеру редко открывал лицо при мне, это были случайности или оплошности, но я-то знал, что скрывает маска или тряпка. Похоже, этого мне хватило для привычки.

— Слышал про убийства таких, как ты?

— Они не такие, как я, господин.

— Вот как? Ты лучше?

— Нет.

— Так чем же они отличаются от тебя?

— Они беспомощны. Даже тот, который защищался маской. Мне жаль их, господин. Но если мне суждено погибнуть во второй раз, я умру иначе.

— Во второй раз ты умрёшь просто так. Я имею в виду, без фуккацу. Ты об этом?

— Нет.

Поди пойми, о чём он.

«В деле об убийствах безликих, — сказал господин Сэки, когда я спросил его о наших слугах, — это знание вам не понадобится. Вы молоды, а это знание сильно отягощает жизнь дознавателя. Ещё больше оно отягощает отношения дознавателя со слугой».

Днём я отправил посыльного к старосте трупожогов. Приказал докладывать мне — или в управу, если меня не найдут — обо всех случаях обнаружения убитых каонай. Даже если на трупах не будет видимых повреждений — всё равно докладывать. Тела не жечь до особого распоряжения. За попытку утаить найденное тело безликого или его имущество — строго накажу.

Посыльный вернулся, доложил, что староста всё понял.

— Что ты делал? Чинил одежду?

— Чинил клюку, господин.

— Ты возишься с ней, как с родной дочерью.

— Она неудобная, господин.

— Сделай удобную.

— Удобные мне запрещено носить. Каонай нельзя иметь оружие. А эта… Сколько её ни чини, она не станет такой, к каким я привык.

— Так зачем ты возишься?

— Если мне суждено погибнуть во второй раз, я умру иначе. Я уже говорил вам, господин.

В сарае было темно, тесно и холодно. У нас везде тесно, везде холодно — и почти везде темно — но в сарае это ощущалось с особенной остротой. Земляной пол затвердел, смёрзся. Казалось, он дышал: от этого дыхания у меня ныли икры, а пальцы ног поджимались сами собой. Осенью я подарил Мигеру пару старых циновок, но с наступлением холодов безликий перестал спать на полу и соорудил себе дощатую лежанку: низенькую, до колена, и узкую как лавка. Лежанку он застилал обеими циновками, рядом ставил жаровню, где жёг щепу и угольный сор, и заворачивался в стёганый халат, предназначенный для сна в холодные сезоны — драный, выцветший, но ещё тёплый. Поверх халата Мигеру укрывался накидкой из соломы. Дверь он оставлял приоткрытой: да, снаружи задувал ветер, но в сарае не было окон. От дыма, курившегося над жаровней, в тесной, как гроб, пристройке легко угореть, это я понимаю. Рассчитывать, что дым уйдёт в щели между досками стен, Мигеру боялся и правильно делал.

Одежду, которую он не носил, мой слуга заворачивал в платок и клал в углу на груду хлама, снесённого в сарай мной и отцом. Впрочем, сколько той одежды? Всё, что я ему дал, Мигеру с наступлением зимы надевал на себя. Тело его не боялось холодов, я видел, что слуга не дрожит, даже когда меня самого бил озноб. Но разум — или дух, не знаю — привык к жизни в более жарком климате. Разум криком кричал, что мёрзнет, и хватит, спор закончен.

— Сними тряпку, — велел я.

— Надеть маску, господин?

— Нет. Просто сними тряпку.

Мигеру подчинился. Сарай освещал крохотный фонарь, света он давал мало, но я видел всё, что хотел увидеть. Серая кожа в морщинах. Носовые щели. Третья щель: рот. Глаза тусклые, узкие сверх меры, без ресниц и бровей. Да, я привык. Ни желания прогнать, ни желания ударить. Но я приказал Мигеру снять тряпку не для этого.

— Никуда ночью не выходи, понял?

— Вы уже говорили, господин.

— Это неважно. Отвечай!

— Да, господин. А по нужде?

Он дословно повторил свой первый ответ. Скрытая насмешка? Неважно. Повторил он, повторю я.

— Не выходи со двора. Если выходишь в город, всегда надевай служебную маску.

— Я всегда надеваю её, когда сопровождаю вас.

— Надевай, даже если не сопровождаешь.

— Да, господин.

— Никаких тряпок, только маска.

— Да, господин. Можно вопрос?

— Спрашивай.

— Зачем вы приказываете то, что уже приказали? Зачем вы выслушиваете мои ответы, которые вам уже известны? Это какая-то шутка?

Ага, не один я усмотрел в происходящем насмешку.