Рассказы о философах

Были и такие, которые утверждали, что наши знания — божье откровение, и поскольку нельзя допустить что бог — обманщик, то наши знания являются истинными. Мы получаем откровение через слово и потому, оперируя словами, извлекаем из их сочетаний истины.

Первым разрушил представление о пассивной роли сознания Кант. Он говорил о «деятельной стороне сознания». И действительно: человек соприкасается с вещами благодаря воздействию на них. В процессе этого воздействия вещи и познаются. Взаимодействуя с миром, человек преобразует его. Созерцание — это незаинтересованное отношение к миру. Оно менее всего свойственно человеку.

Идею Канта об активности человеческого сознания подхватил другой философ-идеалист — Иоганн Готлиб Фихте. Весь мир, утверждал Фихте, есть лишь результат деятельности человека, его сознания.

Гегель сказал, что законы разума суть законы самого мира, и потому, сделав предметом познания наш разум, мы тем самым познаем реальный мир. Нужно исследовать процесс самопознания мирового разума, духа, и тогда перед нашим взором предстанет процесс развития действительного мира.

«Ответ на вопросы, которые оставляет без ответа философия, — сказал он, — заключается в том, что эти вопросы должны быть иначе поставлены».

13 октября 1806 года в Иену вошла армия Наполеона. Французы не замедлили появиться и в доме, где снимал квартиру Гегель. Предусмотрительные хозяева, захватив с собой все ценности, какие можно было унести, покинули дом. Запыленные французы окружили философа.

— Я ученый, профессор здешнего университета, — сказал Гегель, — и все мои ценности — только вот эти бумаги.

— О профессор! Пардон, — ответил француз, на груди которого красовалась ленточка Почетного легиона. — Ученые — всегда нищие люди, не правда?

— И да, и нет, — усмехнулся Гегель, — но в данном случае вы почти правы, если под богатством понимаете только талеры, золото. И поэтому я надеюсь, что вы, как доблестный воин, будете достойным образом обходиться с простым немецким ученым.

— О да, — ответил польщенный француз. — Но я, как видите, не один. А все эти господа хотят есть и пить.

— Это легко устроить, — сказал Гегель. — Наполеон действует так стремительно, что даже из опрокинутой бутылки не успевает вылиться вино.

Солдаты захохотали.

— Надеюсь, что господин профессор произнесет тост в честь нашего императора, — сказал офицер, когда все уселись за стол.

— Да, — сказал Гегель. — Я желаю успеха французской армии и императору Наполеону, наследнику французской революции, реформатору, разрушающему старый порядок и открывающему перед Германией новые пути. Наполеон — это душа, которая обнимает весь мир и повелевает им. Да здравствует Наполеон!

Узнав о том, что хозяин дома философ, французский офицер спросил, чью философию он считает истинной.

— Так вопрос ставить нельзя, — ответил Гегель. — История развития философии есть история развития самой истины.

— Но, может быть, господину профессору в таком случае известна сама истина?

— Пожалуй. Истина заключается в том, что она есть не только результат, вернее, не столько результат, сколько процесс. Она есть абсолютное знание о самой себе.

На секунду-другую за столом воцарилось молчание.

Затем грянул дружный смех.

— Эти немцы не могут говорить просто, — вытирая выступившие от смеха слезы, просвещал своих солдат офицер. — Они не могут сказать: «Госпожа такая-то любит господина такого-то». Они непременно скажут, подражая своему философу Канту, что в силу внутренних, имманентных причин, побуждающих душу к поиску другой родственной души, дабы не блуждать в этом мире одинокой, госпожа такая-то… и т. д.

— В этом есть смысл, — заметил Гегель. — Каждому движению присущ внутренний импульс. Все противоречиво в самом себе, и это противоречие есть источник всякого движения…

Снова смех. На столе появились новые бутылки. Опять тосты в честь великого императора.

Император-то велик, поводырь зряч и дальнозорок, но толпа слепа. Она безмолвно служит своему императору, и этот героизм безмолвного служения рано или поздно превратится в героизм лести. Все в этом мире превращается в свою противоположность. Такова диалектика жизни. Все вещи и все дела предстают перед судом диалектики. В ней таится непреодолимая власть, перед которой ничто не может устоять, даже сама жизнь. Жизнь несет в себе зародыш смерти, как и все конечное. И сама человеческая душа есть лишь сон духа, который пробуждается вместе с деятельностью и засыпает, как только деятельность прекращается. Вечно только движение…

— Послушайте, профессор, — вновь обратился к Гегелю офицер. — Зенон утверждал, что Ахиллес не догонит черепаху, потому что, пока он добежит до нее, она хоть немного, но уйдет вперед. А вот мы настигли пруссаков, хотя они драпали, и скоро зададим им жару. Выходит, что Зенон был не прав? И наши пули, когда мы стреляли, летели и попадали в цель. Выходит, что логика жизни — это одно, а логика мыслей — совсем другое? В коллеже нам объяснили…