Рассказы о фотографах и фотографиях

Дед мой был большим педантом, и поэтому между нами не было большой дружбы. Внешность его была весьма интересной – высокий, всегда подтянутый, несмотря на свои семьдесят лет, с идеально выбритой головой и аккуратно подстриженными усами, он всегда был подчеркнуто вежливым, чего требовал и от своих домочадцев. По утрам мы с братом обязаны были заходить к нему в комнату, чтобы сказать: «С добрым утром!» Постоянно куда-то опаздывая, я нередко забывал это делать. Комментируя очередной мой проступок, дед на чистейшем немецком языке произносил какую-нибудь нравоучительную пословицу или поговорку, которых знал невероятно много. Брат мой, более похожий на него характером, таким образом выучил немецкий язык. Я же запомнил всего одну из этих его сентенций, в переводе на русский язык она звучала примерно так: «Завтра, завтра, не сегодня – так лентяи говорят». И если раньше она была не более чем воспоминанием о детстве, то с годами до меня стал доходить смысл этого, в общем-то, не блещущего особой мудростью и изяществом немецкого изречения.

Вспомнил я все это в связи с тем, что из-за своей нерасторопности или из-за занятости какими-то более важными, как тогда казалось, делами так и не записал, как собирался, воспоминания известного ленинградского фоторепортера старшего поколения Александра Ивановича Бродского – отца поэта Иосифа Бродского.

Это был интеллигентный, тихий и одновременно очень активный человек. Многие годы, будучи уже больным и старым, он руководил факультетом общественных фотокорреспондентов при Ленинградском Доме журналиста. Иногда он приглашал и меня выступить перед его слушателями. Однажды после одной из таких встреч я проводил его домой. Расставаясь, он спросил о том, что я сейчас делаю. Я сказал, что только что отправил в редакцию статью о творчестве художника, ученого и фотографа Дудина, который, кстати, внешностью очень напоминал моего деда.

– Самуила Мартыновича? – удивленно спросил Бродский.

– Да, – ответил я.

– А я у него в университете учился. Он нам фотографию преподавал.

Вот тут-то настал черед удивляться мне. Несколько месяцев я по крупицам собирал материал о человеке, который еще в прошлом веке совершал первые экспедиционные поездки в Среднюю Азию, где составил уникальную вещевую коллекцию, ставшую основой среднеазиатского собрания Государственного музея этнографии народов СССР. Творческое наследие этого интереснейшего фотографа поистине бесценно: по его снимкам, сделанным на грани веков, ученые и сегодня продолжают изучать старый быт узбеков, туркменов, таджиков и представителей других национальностей. Об этом я читал в старых журналах, архивных документах, а тут рядом – человек, который его лично знал! Александр Иванович с радостью согласился рассказать мне о своем учителе. Мы договорились на завтра. Но на следующий день Бродский плохо себя чувствовал, потом я уехал в командировку, потом другие дела отодвигали мой визит к старому репортеру. А когда я наконец ему позвонил, мне ответили, что Александра Ивановича уже нет в живых.

С тех пор прошло несколько лет. Я узнал много нового о моем герое, но никогда уже не услышу того, что мог мне сообщить один из старейших ленинградских фоторепортеров. Поэтому в моем повествовании, возможно, будет отсутствовать личный момент, так как все, о чем я буду рассказывать, почерпнуто из разрозненных коротких заметок в научных журналах и из документов.

Я никогда не был в Средней Азии, но, если бы меня попросили о ней рассказать, я, наверное, многое смог бы поведать. Прочитанные в книгах истории нашли для меня зрительное воплощение в снимках Самуила Мартыновича Дудина, многие из которых стоят у меня перед глазами: узенькие улочки Самарканда, где ютятся лавки ремесленников, шумные восточные базары, великолепные мечети, павшие ниц верующие, уличные акробаты, конные соревнования, дервиши и гадальщики. Его бесчисленные фотографии – уникальная зрительная летопись быта Средней Азии на рубеже веков, но это не просто документальный этнографический материал. Многие из работ Дудина – истинные произведения художественной светописи. Если бы фотограф оставил нам после себя только одни эти снимки, то и тогда его вклад в науку и историю фотографии был бы заметен, но Дудин, кроме всего прочего, был ученым-этнографом, художником, путешественником, крупным специалистом по прикладному искусству.