Рассказы о капитане Бурунце

Но он не успел как следует обдумать эту новость. Аспрам носилась по квартире со счастливым лицом, быстро собрала завтрак, положила на тахту свежевыглаженную гимнастерку. И все время делала руками какие-то странные движения — то выкладывала их на стол, то вертела перед глазами мужа. Степан Бурунц молча ел яичницу, приготовленную на огромной сковороде.

— Погляди-ка, Степа! — вдруг сказала жена, заливаясь счастливым смехом, и выставила вперед руки. Ногти были покрыты ярко-красным лаком.- Маникюр! — объяснила она и поглядела на мужа большими, полными восторга глазами.

Маникюр она сделала у парикмахера Шагэна, «передвижного парикмахера», как называли его в Урулике. Он ездил по селам на собственной машине «Москвич», украшенной вывеской: «Бритье и стрижка для мужчин, всевозможные услуги для дам». Шагэн — приезжий армянин, вернувшийся всего несколько лет назад на родину из Франции, старик с печальными глазами,- усадил Аспрам в кресло и с горькой усмешкой осмотрел ее руки.

«Мадам,- сказал он,- жена советского офицера… Постараемся быть культурными людьми, мадам!»

Аспрам долго колебалась. Но, когда ее подруга, телефонистка Вануи, прошла по селу, блестя красными ногтями, она не смогла устоять.

Степан Бурунц отодвинул сковороду и шумно поднялся с места. Он взял большую руку жены, измученную трудной домашней работой, и брезгливо повертел перед глазами. Рука с накрашенными ногтями не понравилась ему. Он положил ее на стол, как оставляют ненужный предмет, и пошел надевать гимнастерку. Аспрам следила за ним потускневшими глазами.

— Кто-нибудь видел? — спросил он.- Хвасталась уже?

Возвращаясь из парикмахерской, Аспрам прошла по селу, то и дело заговаривая с соседками. Поправляла волосы, жестикулировала. Выставляла крашеные ногти. Маникюр на руках жены участкового уполномоченного видели десятки людей.

— Ты хоть бы подумала, что у тебя муж пока еще не народный артист республики. Мы с тобой в колхозе живем.

— Колхозники не должны быть культурными? — слабо возразила Аспрам.

Он властно распорядился:

— Этих маникюров в моем доме еще не бывало, слава богу, и чтобы в дальнейшем тоже не было!

Никогда еще он так не разговаривал со своей молодой женой. Очень сильно он рассердился на этот раз,

— Ты это красное смой!

— Оно не смывается,- шепотом ответила Аспрам.

— Соскобли! — Бурунц достал из ящика напильник и швырнул на стол.- Вот, оказывается, какое представление у тебя насчет культуры!

Аспрам посмотрела на напильник, и вдруг заплакала.

— А какое у тебя представление? — с трудом выговорили ее дрожащие губы.- Ты посмотри, как жены других руководителей живут…

— А я не руководящий. Так что это тебе не в пример.

— Все же — капитан. Я думала: ты повышаешься, и я повышаюсь. А если не хочешь, то и не надо. Могу простой пешкой быть.

Она взяла напильник и пошла в другую комнату. Потом приоткрыла дверь.

— Насчет Воронцова — это все правильно, Степан. Там, Шагэн говорит, громадная растрата…

Бурунц только рукой махнул.

Но он напрасно махнул рукой.

В окно его дома уже стучался Алексан. Ни разу Бурунц не видел старика в таком волнении. Даже губы у него дрожали. Бухгалтер приехал на машине-полуторке. Первым делом спросил:

— У тебя что, телефон не работает? Мы с утра звонили, звонили…- Сорвал с головы шапку, швырнул на пол.- Беда, Степан! Ослепнуть бы мне лучше!

В машине он немного успокоился и все подробно рассказал.

Произошло какое-то недоразумение. Колхоз считал, что у него на текущем счете больше денег, чем числилось по записям банка. Алексан вместе с Воронцовым начали проверять чеки. Смотрят, на одном стоит цифра «тридцать тысяч», а прописью обозначено только три тысячи. Значит, ноль подставлен, подделан. У Алексана словно что-то оборвалось. Он взглянул на Воронцова, а тот, подлец, и глазом не моргнет.

«Что это значит? — тихонько спрашивает Алексан.- Кто вносил в банк деньги?»

«Вносил-то я,- отвечает,- а вот кто потом нолик приписал, этого не знаю».

«Так сколько же ты внес, подлец?»

Вот в этом-то все дело и было, что внес он в банк три тысячи, а колхозу показал, что на текущий счет положено тридцать. И молчит, негодяй, в глаза не смотрит-и не отказывается и не признается».

Алексан начал ворошить другие чеки: внесено восемь, цифрами показано «двадцать восемь». Один чек особенно испугал его. Проставлена цифра «сто тринадцать тысяч», а прописью — всего «тринадцать».

«Это когда мясо продазали? — спросил он у Воронцова.- Пять тонн, да? Ты, пройдоха, возил?»

«Да,- кивнул Воронцов,- я возил».

«Негодяй ты! Прощелыга! Убить тебя мало. Ты цифры подделывал?»

Воронцов наконец признался:

«Давно жду, что меня разоблачат. Вы не торопились… Это я только лишь в последнюю минуту струсил и начал отказываться… Моя вина, товарищ Алексан!»

Крики в бухгалтерии услышали люди. Пришел агроном, заглянул кто-то из бригадиров. Позвали Сусанну Ростомян. Й долго никто не мог поверить, что Воронцов совершил такое преступление…

— Постой,- сказал Бурунц.- Можно подумать, что ты эти чеки первый раз в жизни увидел. Ты каждый чек должен был проверить!