Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев]

Долгое время считалось, что полуденный выстрел тоже ввел Петр I. Это не так. Впервые заговорили о нем в 1735 году, когда академик Делиль предложил проект, «чтобы дать каждому санкт-петербургскому обывателю способ, как исправно заводить по солнцу стенные и карманные часы». В ту пору Петербургская Академия наук уже имела свою обсерваторию, могла точно определить полуденный час. Вот Делиль и предложил: «…того ради надлежало бы однажды выстреливать из пушки точно в самый полдень и для того надобно бы было приказать тем, которые бы имели стрелять с Адмиралтейского бастиона, что против обсерватории, чтоб они на каждый день были готовы немного прежде полудня к выстрелу, в ту самую минуту, как с обсерватории дастся им сигнал, каков определен быть имеет».

Хотя и не сразу, но с предложением академика согласились. Пушку установили не на Адмиралтейском валу, а в Петропавловской крепости, и с 1736 года она исправно сообщала петербуржцам время полудня.

Этот обычай просуществовал до 1 июля 1934 года. Старые пушки крепости пришли в полную негодность и замолчали. Но прошло еще 23 года, и исполком Ленгорсовета вынес специальное решение: возродить историческую традицию. На стены Нарышкинского бастиона подняли две 152-миллиметровые гаубицы. Эти орудия стояли у стен Ленинграда в годы блокады, на их стволах и лафетах сохранились следы «осколочных ранений». Теперь им предстояла другая служба.

Ровно в 12 часов дня 23 июня 1957 года эхо выстрела снова прокатилось над волнами Невы.

Нам, однако, пора возвращаться во времена более давние. Царь Петр I успел взобраться на колокольню, полюбоваться панорамой строящегося города. Но до завершения строительства собора он не дожил: оно закончилось лишь в 1733 году.

Миновал еще год, и рядом с храмом-кораблем появился домик настоящего корабля — знаменитого ботика Петра I, прозванного «дедушкой русского флота». Сейчас этот ботик хранится в Центральном Военно-морском музее. А они так и стоят рядом: храм-корабль, мачта-колокольня и домик настоящего корабля.

Пушкам же на крепостных валах так и не довелось принять бой. Шведы были разбиты под Полтавой. В Финском заливе, защищая город с моря, встал Кронштадт.

У крепости началась другая история, грустная. Готовилась она к подвигу ратному, а стала царской тюрьмой.

Еще при Петре I, в 1718 году, появился в ней первый узник — царевич Алексей. Последними узниками были перешедшие на сторону революции в феврале 1917 года солдаты Павловского полка. Между этими двумя датами и лежат 200 лет истории царской тюрьмы.

Они стояли чуть наискосок друг против друга — царский дворец и крепость. Только Нева разделяла их.

«Петропавловская крепость — гнусный памятник самодержавия на фоне императорского дворца, как роковое предостережение, что они не могут существовать один без другого».

Эти слова написал декабрист А. М. Муравьев. Один из тех, кого А. И. Герцен назвал «молодыми штурманами будущей бури», о подвиге которых спустя годы Владимир Ильич Ленин писал: «В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма».

14 декабря 1825 года они вывели на Сенатскую площадь свои восставшие полки. Их было немного. На стороне Николая I было куда больше войск и, главное, пушек. И он, едва провозгласив себя императором, сказал первое царственное слово: «Пли!»

Восставших расстреливали у памятника Петру I, на льду Невы, хватали по городу и — в крепость, в крепость!

Неудачей закончилось и восстание Черниговского полка под Киевом.

Их допрашивали в Зимнем дворце, в здании Старого Эрмитажа. Потом везли в каретах с зашторенными окнами. Коменданту крепости генералу Сукину царь-сыщик направлял записки: «Присылаемого Рылеева поместить в Алексеевский равелин», «Присылаемого Бестужева поместить в Алексеевский равелин под строжайший арест», «Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать как злодея».