Рассказы о литературном институте

— Чего-о-о? — изумляется фантаст и ревниво озирается. — Тебе? Нобелевскую? Ну, рассмешил… Уж если ее кому и дадут, так только мне!

— Тебе? — в свою очередь изумляется прозаик и от души смеется. — Ты ж фантаст, а фантастика, как известно, литература второго сорта, кто ж тебе ее даст, премию?! Дадут мне, потому как я — трезвый реалист, без примочек и заморочек!

Фантаст раздувает ноздри, такие заявления больно бьют по его самолюбию.

— Нет литературы второго сорта, есть писатели второго сорта, типа тебя! Так что дадут — мне!

Так, слово за слово, переходят они на личности, начинают таскать друг друга за грудки и волтузить кулаками. Вопрос принципиальный и простыми словами его не разрешишь.

Тут раздается песня! Зычный голос повествует о разинской вольнице. Поет пермский поэт, здоровый кудрявый малый, борода его лохматится в разные стороны, и стихи у него такие же крепкие, напористые, разудалые, не стихи, а сплошная сметана.

Подойдя ближе и увидев нешуточную бучу, он категорически поднимает пятерню.

— А ну, Магнитка, осади назад, дай Чебоксарам продыхнуть! Вы что, в бардаке находитесь? Баб не поделили?

Фантаст с прозаиком разбегаются в разные стороны, заправляют в штаны порванные рубахи, глядят друг на друга исподлобья и тяжело дышат. Поэт веселым баском интересуется, что за проблема вдруг возникла среди интеллигентных людей.

— Да вот, — отвечает прозаик, — не поделили мы кому в первую очередь Нобелевская премия достанется.

— Не слабо вы замахнулись, парни! Правильно, зачем мелочиться, надо сразу брать быка за рога. Но, чтобы вы разом прекратили пустую трату времени по этому поводу, вот что я вам скажу: Нобелевскую премию получу я!

Сказанное поэтом настолько неожиданно, что у фантаста и прозаика даже нет слов возмущения. Час от часу не легче, третий претендент объявился! Они смотрят на него с обидой и неприязнью.

Поэт усмехается и хлопает по плечу одного и другого.

— Ладно, — говорит он примирительно. — Нам всем дадут, тебе фантаст, тебе прозаик и мне, соответственно, одну на троих, будем мы вровень на одном пьедестале стоять. Согласны?

Обрадовались фантаст с прозаиком, забыли обиды, стоят, ладони потирают, еще как согласны.

— А по такому случаю, — серьезно обращается к ним поэт, — хорошо бы нам сейчас водки вопить.

— Да я непьющий… — застеснялся фантаст.

— А вот этих слов, чтоб я больше не слыхал, — делает ему внушение поэт. — Повод-то у нас нешуточный, может, уже завтра нас в Стокгольм вызовут, премию получать. Что тогда?

Обрадовались фантаст с прозаиком, понеслись бегом в таксопарк, принесли водки… Сели тесным кружком с поэтом, стали выпивать и закусывать, будущую Нобелевскую премию на троих обмывать, никто в обиде не остался. Поэт, он — человек взрослый, серьезный, он плохого не подскажет, ему доверять можно.

БОЯРИН КУЧКА

Зовут его Валера. Он парень как парень — не молодой и не старый, веселый, разговорчивый и выпить не дурак. В общем — такой как все. Пишет стихи. На семинар поэзии поступил. К самому Льву Ошанину.

При случае не прочь почитать вслух, если попросят. А отчего же не попросить, читает он хорошо, громко. Зайдет в какую-нибудь комнату, а там честная компания сидит.

— А ну-ка, Валерок, — скажут ему, — а не слабо тебе нам Боярина Кучку почитать? — есть у него такая знаменитая поэма.

— А вот не слабо! — хлопнет он себя по ляжками и начинает читать. Читает он действительно хорошо, здорово, главное — громко и членораздельно, с паузами, со взмахом кулака, где надо, в общем — приятно слушать.

А поэма у него действительно замечательная, любой поэт обзавидуется, только треску много.

Ходит он по общежитию в косоворотке, в декоративных лапотках, ноги веревками перевиты, все как надо, свой русский парень, славянин. Черные волосы прядками свисают на уши, негустая борода топорщится, взгляд насмешливый, хитроватый… Не так прост… Я думаю, если его из простачка в боярские одежды перенарядить, он запросто Кучковичем станет. А уж когда поэму читает, да так, бывало, разойдется, начнет кулаком потрясать, то уж тут он сам боярин Кучка! Никак не меньше.

Конечно, он выпивает… В великие трезвенники его не запишешь. Но выпивать предпочитает в одиночку, в крайнем случае, с одним или двумя проверенными на вшивость товарищами. И осуждать его за это нельзя, ну не любит он большие компании, шума, а наоборот — любит уединение и доверительную обстановку.

Еще, в отличие от других, человек он набожный, религиозный и не скрывает этого. Носит на груди православной крест. Держит пост. Не ест мяса в эти дни, ходит слегка возбужденный, наверное, в религиозном экстазе, нo вдруг иногда кто-нибудь замечает, что он, однако, пьяненький, да не просто пьяненький, а основательно набрался. Скажет ему:

— Ты что, Валера, нажрался? Ты же пост держишь, постишься?

А он сразу защищаться:

— Кто? Я нажрался?.. — а потом разъяснит по секрету, а то не все знают: — А водку можно, она — растительная пища, из пшеницы… Так что я мяса не ем, пощусь будь здоров, дай Бог каждому так! — и сразу запоет молитву или псалом и уйти поспешит… от греха спрятаться.