Рассказы о литературном институте

Собравшись на открытие нового сезона в ЦДЛ и твердо решив произвести там фурор, показать, что в литературном болоте не одни только лягушки квакают, знаменитый фантаст Илья Гребенкин видел перед собой проблему только в том, как добраться от туалета до сцены голяком, чтоб не застукали? Где-то схорониться до времени и, презрев все писательское начальство, даже отодвинув их в силовой борьбе, если понадобится — в самый торжественный момент выйти на сцену и самому открыть сезон. Да так, чтоб никому мало не показалось! Объяснить народу, что такое настоящая литература, а что — нет. А то его — не печатают. То есть печатают, но мало. В «Технике-молодежи» в основном, есть там у них поэтическая рубрика.

Готовился он к этому мероприятию месяца два, не меньше, очень тщательно. Все продумывал, просчитывая, вникал во все детали, мелочи, потому что именно мелочь какая-нибудь всегда и сбивает все великие дела насмарку.

Конечно, у него были близкие люди — знакомые и приятели, посвященные в это мероприятие. А приятели эти — сами еще те! С энтузиазмом подсказывали ему, что да как лучше обставить, чтоб фурор был похож на землетрясение. А сами потихоньку посмеивались: ох, и веселая заварушка намечается! А когда поняли, что выступление — дело решенное и входит в самую серьезную стадию, многие засомневались: а стоит ли вообще выступать? И даже как бы испугались. Стали говорить ему:

— Слушай, Илья, ты ведь и так уже знаменитый, может, не надо тебе выступать? Мало ли что, могут и в милицию захапать?

Конечно, они уже испугались, что все это и их может коснуться, если его загребут, он их за собой потянет…

Но Илья Гребенкин был непоколебим.

— Конечно, я и так уже знаменитый, кто спорит? Но я своим выходом желаю всем показать, что настоящая литература еще не умерла, особенно фантастика. Сколько ее не замалчивай, она — все равно пробьется. Все меня сразу узнают и будут печатать. А то меня не печатают. А милиция меня не пугает.

Короче, накрутил он себя, как будильник, который должен решительно прозвонить, когда нужно. И назад хода — нет.

Далее, по выходу на сцену, план действий был таков. Сначала, для разогрева и на закуску, уже в голом, но гордом виде, почитать свои фантастические стихи. Затем, как бы во втором отделении «концерта», прочесть главу из «Книги изречений» чтоб все уже наелись до отвала. Называлась она «О лишении девственности».

Книгу он только что закончил, чему сам был нимало удивлен, что она вообще состоялась. Несколько раз прочел ее в узком кругу, все были в неподдельном восхищении, без дураков. Вопрос о том: гениален Илья Гребенкин или нет? — был снят сам собой.

А раз так — надо действовать, и немедленно. Побыстрее донести до слушателя, накормить, так сказать, его с ладони… А там народ и потомки разберутся: кто прав, кто виноват? Потому что правды без борьбы не добьешься. А для того, чтобы раз и навсегда снять последние сомнения, хорошо бы еще перед самым выходом засосать бутылку коньяку.

— Правильно, Илья! Молоток, — поддержали приятели. — А то вдруг дрогнешь перед выходом и никто главу не услышит, весь труд коту под хвост… — сами они заранее дрожали от его выходки, но подначивать продолжали.

И тут, дня за три до открытия, Илью посетила совершенно фантастическая мысль: мало того, что он будет выступать голым и прочитает главу «О лишении девственности», надо еще на заднице написать СП СССР! И по завершению выступления показать зад народу и пригласить всех немедленно вступать в ряды СП СССР. Это будет всем фурорам фурор!

Он ходил в крайнем возбуждении, упиваясь восторгом по поводу счастливой находки и изрыгая временами хохот… Оставалось дело за малым: написать все это крупными буквам на заднице несмываемыми чернилами. Но все приятели, которые непосредственно участвовали в подготовке и помогали ценными советами, вдруг решительно от этого отказались. Не захотели ни под каким предлогом, и даже перестали к нему заходить. Дело выходило настолько серьезным, что все поспешили откреститься от него и сидеть пока тише воды, ниже травы… А уж писать надпись — избави Бог! — чистым самоубийством. Надпись — это вещественная улика.

Гребенкин заметался… Что делать? Эта надпись по ценности заложенного в нее смысла может перевесить все остальное выступление. А сам он написать не сможет, даже при помощи зеркала. Он потыкался, потыкался, но все приятели продолжали бежать от него, как от огня… Тогда он пришел ко мне с просьбой сделать эту надпись: всего-то шесть букв, трудно, что ли?

Я подумал и сказал:

— Илья, ведь тебя после выступления заберут в милицию, а там в два счета расколят и ты меня тут же сдашь… — я помнил, что сам еще учусь, и если он меня сдаст, то меня, конечно же, немедленно отчислят… А у меня головной боли и без этого было предостаточно.

Он стал горячо и запальчиво доказывать, что не сдаст меня никогда и ни при каких условиях. Я еще подумал и сказал:

— Дай мне честное слово, что не сдашь?