Рассказы о литературном институте

— Если каждому пистолеты давать подержать, то пистолетов не напасешься! Милиция-то — не резиновая.

Тут и второй милиционер подбежал… Вдвоем уж они кое-как скрутили Ананьева, упарились, пока скрутили. А тут, в аккурат, и город Мичуринск нарисовался. Остановка. Проводник объявляет:

— Которые до Астрахани — на выход. Вот ваша Астрахань! Сейчас вас здесь черной икрой до отвала накормят, — и давай выталкивать, сначала Ананьева, потом — меня, за мной — жену мою и собаку нашу — маленькую, но злую…

И милиция помогает, тоже подпихивает сзади, приговаривает:

— Вот уже и карету вам подогнали… Сразу в гостиницу и поедете, как благородные люди… Там уже и икра, и вобла, и пиво — все приготовлено…

Глядим мы: точно! Стоит на перроне машина с будкой, нас поджидает… Сама — серого цвета, а надпись на боку — красная. Кто в очках, может и прочитать. А мы очки не взяли. Значит — и читать не будем. Рядом с машиной еще трое в милицейской форме стоят, улыбаются… Предлагают нам в гостиницу ехать…

Делать нечего, слезли мы с поезда, сползли… а то еще сопротивлялись слегка, вдруг да нас насчет икры в заблуждение вводят? Впереди — Ананьев, он — руководящее звено, я — за него прячусь. Жена моя — за меня, а за жену — собака наша… Собака наша хотела сразу на них наброситься и изорвать всех в куски, да я не дал, пожалел их…

Погрузили нас в «карету» и все — с почетом: по ступеням взобраться помогли, на почетные места посадили и дверь закрыли на ключ, чтоб нас в дороге лихие люди не ограбили. Привезли в гостиницу… Гостиница — ничего так… Только сероватая какая-то, не очень-то приятно в сероватой поселиться… Ну да ладно! Может, у них на весь Мичуринск всего-то она одна и есть. Выбирать не приходится.

Поселили нас с Ананьевым в номер… Ничего номерок… Общий попался… Здоровый такой, просторный, чтоб всех желающих принять можно было. А желающих попасть в гостиницу всегда навалом бывает. И правда, народу в номере — битком набито. Кто спит, кто подремывает, наблюдает за происходящим вполглаза, а кто и не спит — шатается туда-сюда, вчерашний день ищет… А номер со всех сторон решетками забран, на тот случай, наверное, чтоб ворье мичуринское не залезло… Хорошо, надежно! Я тогда спать лег, делать-то нечего, Ананьев бодрствовать остался, а жена моя с собакой на улице приютилась… Сказали, что ей номер не предусмотрен, она горяченького-то не пила. Ананьев, пока бодрствовал, со всеми перезнакомился, сна — ни в одном глазу, давай в женский номер кричать, знакомиться. А он как раз напротив, тоже решеткой забран. Кричит в женский номер, обращается с речью… Проснулась там одна хорошая жиличка, подошла к решетке, улыбается ласково, как будто всегда его знала.

— Кто ты, души моей рассказ? — спрашивает Ананьев.

— Рая я… — отвечает жиличка.

— А я — дядя Слава! — обрадовался Ананьев и сразу песню ей исполнил что попусту-то болтать — и всю душу в пение вложил:

Ах, Рая, Рая, Рая, ты со мной играешь!
Ну, играй, играй, играй, играй…
Ты меня из рая прямо в ад бросаешь,
А потом из ада снова в рай!

да так хорошо спел, душевно, как на оперной сцене.

Рая даже прослезилась и зарыдала в голос. А он не унимается и все, что есть у него, предлагает:

— Рая, выходи за меня замуж! Поедем в Астрахань черную икру есть, а оттуда — в Москву, стихи писать… Выходи за меня, я тебя люблю по гроб жизни, — сильно расчувствовался.

И Рая расчувствовалась — колотится в решетку…

— С большим удовольствием, — говорит, — выйду, как только клетку позорную откроют!

Но пока объяснялся он ей в любви, нас и освободили… Жена моя на улице сидеть замерзла, пошла и откупилась от милиции деньгами, капустой, засунула каждому за голенище… А они в хромовых сапогах ходили, чтоб все думали, что они в милиции офицерами служат. Нас и отпустили за примерное поведение.

Вышли мы на улицу, на волю… А на улице — ночь, темень непроглядная! Все улицы в Мичуринске кривые, темные, одна лампочка на фонаре кое-как болтается… А у них на весь Мичуринск одна лампочка и была! И еще — снегом в лицо несет, буран по городу гуляет… Буран и бандиты, а остальные все спать позавалились, если что — не добудиться. Хорошо, хоть с нами собака была, а она в обиду не даст, любого на куски порвет. Собака за пазухой сидит, а мы все наруже зябнем… Хоть бы в какую конуру спрятаться, что ли?

Наконец остановили легковую машину… Сами уже в сосульки превратились. Ох, и сташно в Мичуринске в три часа ночи, да еще зимой!

— Вези, — говорим, — нас обратно в Москву. Не хотим больше в Астрахань ехать, не нужна нам черная икра! И у вас не хотим гостить, надоело, неприветливые люди у вас в Мичуринске! — сговорились с ним, он и повез… Сказал, что он сам-то хоть и мичуринский, но — хороший, другим не чета.