Рассказы о любви

Тем временем подошли Ханс Дирламм и ученик и остановились у входа, с удивлением услышав громкий крик и злые слова, прозвучавшие здесь ранним утром, в самые спокойные часы. Он посчитал лучше не затевать скандал, поэтому переборол себя и несколько раз сглотнул слюну, чтобы унять дрожь в голосе.

А потом громко и спокойно сказал:

— Хватит на сегодня. Со следующей недели ты свободен, у меня уже есть на примете новый подручный. А теперь все за работу, быстро!

Никлас только кивнул и ничего не ответил. Он тщательно зажал заготовку в токарном станке, проверил резец, вынул его и пошел с ним к точильному камню. Другие рабочие тоже с большим старанием принялись за работу, и за всю первую половину дня в мастерской не было произнесено и десятка слов.

Только в обеденный перерыв Ханс отыскал старшего подручного и тихо спросил его, действительно ли он собирается уйти.

— Само собой, — коротко сказал Никлас и отвернулся.

Весь обеденный час он проспал в складской на мешке со стружками, к обеденному столу даже не подошел. Весть о его увольнении пришла после обеда и на ткацкую фабрику — об этом позаботился Шембек, а Тестолини сообщила ее подружка.

— Слушай, Никлас уходит. Его увольняют.

— Трефца? Не может быть!

— Да-да, Шембек принес на хвосте свежую новость. Жалко его, да?

— Да, если это правда. Но Хаагер горяч, это так! Он давно уже пытается завести со мной шашни.

— Да что ты, я бы дала ему по рукам. С женатым вообще не надо связываться, ничего хорошего не получится, и тебя потом никто замуж не возьмет.

— Это еще самое меньшее зло. Я уже раз десять могла выйти замуж, даже за станционного смотрителя. Если бы только захотела!

С мастером она хотела бы довести дело до конца, он ей по крайней мере казался надежным. Но юного Дирламма она хотела бы тоже иметь, если Трефц уедет. Дирламм был очень мил, так наивен и отличался очень хорошими манерами. То, что он к тому же был сыном богача, об этом она не думала. Деньги у нее были бы от Хаагера или еще от кого-то. А волонтер ей просто нравился, он был хорошенький и сильный и к тому же почти маленький мальчик. Никласа ей было жалко, и она боялась грядущих дней, пока он еще не уедет. Она любила его и по-прежнему все еще находила статным и видным, просто красавцем, но у него было слишком много причуд и излишних требований, он все время мечтал о женитьбе и был очень часто безмерно ревнив, так что практически она мало что теряла.

Вечером она поджидала его вблизи дома Хаагера. Сразу после ужина он вышел, она поздоровалась с ним и повисла у него на шее, и они медленным шагом направились за город.

— Это правда, что он объявил тебе об увольнении? — спросила она, не дождавшись, чтобы он сказал сам.

— Ага, значит, ты тоже уже знаешь?

— Да. И что ты собираешься делать?

— Поеду в Эслинген, мне там давно предлагали место. А если там ничего нет, буду странствовать.

— И больше не будешь думать обо мне?

— Больше чем нужно. Я не знаю, как выдержу. И только думаю об одном — ты должна поехать со мной.

— Да, это было бы справедливо, если бы было возможно.

— Почему это невозможно?

— Ах, ну сам подумай! Не можешь же ты идти странствовать с бабой, как бродяга.

— Это, конечно, нет, но если я получу место…

— Да, если ты его получишь. В этом-то все и дело. Когда ты уедешь?

— В воскресенье.

— Тогда, значит, ты еще напишешь до этого и дашь о себе знать. И когда ты там устроишься и у тебя будет все хорошо, ты напишешь мне письмо, и тогда мы посмотрим.

— Ты должна будешь приехать сразу.

— Нет, сначала тебе нужно будет посмотреть, действительно ли это хорошее место и останешься ли ты там. И потом, может, еще получится, что ты и для меня найдешь место, а? И тогда я смогу приехать и утешить тебя. А сейчас нам надо набраться терпения на какое-то время.

— Да, как в песне поется: «Что подобает мужам? Терпение, терпение и терпение!» Черт бы его подрал! Но ты права, это так.

Ей удалось сделать его более доверчивым, она не скупилась на ласковые слова. Правда, она не думала, что когда-либо поедет за ним, но ее цель была дать ему надежду, чтобы ближайшие дни не превратились в ад. И уже отправив его, собственно, в дорогу и будучи убежденной в том, что в Эслингене или где-нибудь еще он вскоре забудет ее и заведет себе другую, она вдруг в предчувствии расставания ощутила трепетным сердцем, что стала к нему нежнее и теплее, чем была все это долгое время. Он отмяк и под конец испытывал удовлетворение.

Но это продолжалось только до тех пор, пока Мария была с ним. Стоило ему дома сесть на край кровати, как вся его уверенность тут же улетучилась. Он опять стал мучиться недоверием и полными тревоги мыслями. Внезапно ему пришло в голову, что она, собственно, нисколько не была опечалена известием о его увольнении. Она приняла это с легкостью и даже не спросила, не может ли он все-таки как-то остаться. Он, правда, и не мог этого, но ей-то все же следовало бы спросить его об этом. И ее доводы об их будущем тоже показались ему теперь не такими уж убедительными.