Рассказы о любви

Голодному юноше не составило труда догадаться, что эта легкая закуска предназначалась для хозяина и только на какой-то миг была оставлена здесь служанкой, но, восхищенный неожиданно увиденным угощением, он склонялся к мысли о счастливом провидении и спрятал с благодарностью щедрый дар в карманы.

Но прежде чем ему управиться с этим и благополучно исчезнуть, из двери подвального погреба появилась в домашних тапочках служанка Бабетта со свечой в руках и увидела наглеца. Молоденький вор еще держал в руках сыр; он застыл на месте и уставился в пол, в то время как душа его сомлела от стыда и готова была провалиться в тартарары. Так они оба и стояли, освещаемые свечкой, и жизнь подарила юноше неробкого десятка хотя и болезненные на миг ощущения, но определенно не самые неприятные.

— Нет, надо же! — вымолвила наконец Бабетта и взглянула на поверженного молодца, словно на ожившую картинку ужасов. Парню нечего было сказать. — Вот дела! — продолжила она. — Так, а разве тебе не известно, что это воровство?

— Ясно, известно.

— Боже праведный, как ты дошел до такого?

— Это же просто здесь стояло, Бабетта, и я подумал…

— Что ты подумал?

— Ну, я такой голодный, что…

При этих словах девушка широко раскрыла глаза и уставилась на беднягу с бездонным пониманием, удивлением и жалостью.

— Голодный? Разве тебя не кормят там, наверху?

— Мало, Бабетта, очень мало.

— Ладно, пусть будет так! Хорошо, хорошо. Оставь себе, что уже положил в карман, и сыр забери тоже, в доме полно этого добра. Но сейчас мне надо подняться наверх, иначе еще, чего доброго, придет кто.

В удивительном настроении возвратился Карл в каморку, сел и съел в большой задумчивости сначала сыр, потом груши. После этого у него полегчало на сердце, он свободно вздохнул, потянулся и сыграл на скрипке нечто вроде псалма благодарности. Едва он закончил, как в комнату тихонько постучали, и когда он открыл дверь, на пороге увидел Бабетту, она протянула ему громадный кусок хлеба, намазанный сверху от души сливочным маслом.

Как ни рад он был подношению, все же решил вежливо отказаться, но она не позволила, и он с удовольствием уступил.

— На скрипке ты играешь, однако, очень здорово, — сказала она с восхищением, — я уже несколько раз слышала. А насчет еды я позабочусь. Вечером я всегда могу тебе что-нибудь принести, тут никто ничего не будет знать. Почему она не кормит тебя досыта, ведь твой отец наверняка немало платит за твой стол?

Юноша попытался еще раз с благодарностью отклонить ее предложение, но она ничего не хотела слушать, и он подчинился. В конце концов они договорились, что Карл в те дни, когда будет испытывать голод, войдя в дом, будет насвистывать на лестнице песню «Золотистые лучи вечернего солнца», тогда она придет и принесет ему поесть. Если он будет насвистывать что-то другое или вообще молчать, это будет означать, что ему ничего не надо. Подавленный, но благодарный, он положил руку на ее широкую правую ладонь, скрепив сильным рукопожатием их союз.

И с этого часа гимназист, приятно тронутый, с удовольствием принимал участие и заботу о нем доброй женской души, впервые с детских лет, проведенных далеко отсюда: его рано определили на полный пансион, поскольку его родители жили в провинции. О тех годах в родных краях ему часто напоминали, ибо Бабетта следила за ним и баловала его прямо как его мать, хотя она едва ли приближалась к ней по своим летам. Ей еще не было сорока, и всем складом она была железного, несгибаемого характера, натура очень энергичная; но, что называется, плохо не клади, вора в грех не вводи — она неожиданно нашла в этом пареньке благодарное существо, нуждавшееся в ее защите, к тому же его надо было подкармливать, и ее дремавшая до сих пор душа размягчилась, с самого дна робко начала подниматься волна сердечного тепла и альтруистической доброты.

Этот ее благородный порыв пошел Карлу Бауэру на пользу и так быстро избаловал его, как это и случается с юными, когда они все предлагаемое им, будь то самый редкостный фрукт, принимают с готовностью и как должное. Так и случилось, что через несколько дней он совершенно забыл ту постыдную первую встречу у погреба и каждый вечер насвистывал на лестнице «Золотистые лучи вечернего солнца», словно так было заведено спокон веков.

Несмотря на благодарность, память Карла о Бабетте не была бы, вероятно, столь неистребимой, если бы ее благодеяния ограничивались только едой. Молодежь всегда голодна, но она еще не менее романтична, и тесная связь с юношей не может поддерживаться долго лишь благодаря сыру и ветчине, даже вину и фруктам из погреба.