Рассказы о Маплах

— Возможно, это нетрудная роль. Возможно, ты по-прежнему ощущаешь ребенка частью самой себя, как свою ногу. Какие такие чувства можно взять и начать испытывать к ноге? Лучше скажи, как прошли — как правильно это назвать? — роды.

Джудит с самого раннего детства отличалась твердостью и независимостью, ее чувства бывало нелегко разглядеть, зато ей была присуща, как и ее матери, невозмутимая честность.

— Неплохо, — сказала она. — Все было хорошо. Пол здорово помог мне с дыханием. В какой-то момент он взял и запел, все сестры просто легли от хохота. Но насчет метода Ламаза они не правы: даже он не убирает боль. Они твердили, что это просто давление, но на самом деле это боль, папа.

У него прихлынул жар к лицу при мысли о том, что испытала его дочь. Он заморгал, встал, легко поцеловал ее в лоб, в широкий бледный лоб, который с самого начала при всей его любви скрывал ее секреты, ее ощущения, ее идентичность.

— Мне надо идти. Сестры собираются взять тебя в оборот.

— Взгляни на него хотя бы из-за угла, посмотри, на кого он, по-твоему, похож. Мама считает, что на дедушку: такая же складочка посередине рта и опущенные краешки губ.

— Послушать тебя, это прямо рот Энди. Ты же не считаешь его внуком Энди?

Джудит пришлось поломать голову, чтобы сообразить, что отец изволит шутить. Их обоих мутило: он провел ночь скорченным, ее, наоборот, раздирало на части.

— Кстати, твоя мать просила тебя поцеловать. Энди рано утром помчался обратно в Бостон, как только они сумели вызволить свою машину из гаража, где она застряла на ночь.

— Она мне все рассказала. Они с Энди навестили меня сразу после завтрака. Думаю, это она его уговорила.

— За твоей мамой как за бабушкой будет трудно угнаться! — сказал Ричард с довольным смехом.

— Еще бы! Ты бы видел ее с малышом на руках! Вот кто знает, где у него верх, где низ.

Когда медсестра поднесла его внука к окну, ему тоже стало ясно, что вот этот красноватый грейпфрут с зажмуренными глазками и несколькими прядками шелковистых волосиков, светлых, как у его отца, — голова, а крохотные лавандовые довески с другого, раскрытого края кулька, — пальчики ножек.

— Хотите подержать? — спросила его сквозь стекло молодая чернокожая сестра.

— А мне можно?

— Вы же дед! Дедушки здесь — особенный народ.

И миниатюрное тельце младенца надежно приросло к его груди и рукам, пускай не так крепко, как прирастали дети, которых он предполагал своими. Никто не принадлежит нам наяву. Только в нашей памяти.