Рассказы о потерянном друге

Грей был обляпан грязью, резко спал с тела, так, что обозначились ребра. Его принялись ласкать, потом кормить. Но есть он отказался. Схватит и бросит, и опять к ним, владыкам его сердца, и опять юлит, трется, заглядывает в глаза, кажется, хочет сказать: «Только не отдавайте, не отдавайте больше…»

Вскоре стали известны обстоятельства его бегства.

На работу оператор пришел с перевязанной рукой. Накануне вечером он повел Грея гулять, внезапно пес набросился на него. «Фу, Грей!» А он еще больше, свирепея с каждой минутой, принялся рвать телогрейку, прокусил руку. Гриша показывал характер! Пес вовсе не хотел быть безгласной послушной пешкой, вещью, которую, не спрашивая ее согласия, отдают одному, другому; сегодня дарят — завтра выбросят…

Если человек нередко изменяет своим привязанностям, выбирая то, что больше соответствует его расчетам, то собака не выбирает ничего, не вольна выбирать даже хозяина. Кто окажется первый, тот — на всю жизнь ее, и, сколько бы ни сменилось владельцев, первый всегда будет первый, она будет помнить и тянуться к нему до конца своих дней. Человек часто гонится за материальными благами, удобством и ради этой цели готов пренебречь чувствами, собака идет за тем, кто подарил первую ласку.

Человек порой ищет выгоду — собака признает лишь, одно: дружбу. На что ей сад, двор, речка у леса, если нет тех, к кому уже успело прирасти ее сердце! Словом, Гриша не желал для себя лучшей доли, как только быть с Кондрашиными, и яростно схватился с злодейкой-судьбой в лице враз ставшего ненавистным ему оператора. Борьба была недолгой. Оператор, заливаясь кровью из прокушенной руки, вынужден был выпустить поводок. Грише только этого и надо было. «Сразу ходу, прочь от меня, — рассказывал оператор, — только я его и видел…»

Где он пропадал, была его тайна. Пес скитался по городу ночь, день и еще ночь. Мороз был около тридцати градусов, с сильным ветром, метелью; как он выкручивался (по выражению Петра Селиверстовича), никто не знает. Не забудем, что дог — гладкошерстный, а значит, особо чувствителен к переменам температуры, к холоду; однако пес преодолел боязнь стужи и не искал себе пристанища в первом же теплом подъезде; он именно скитался, стараясь, чего бы это ни стоило, найти свой дом; об этом говорил его измученный вид, впавшие бока с ясно обозначившимися ребрами. Наконец рано утром, припадая на больную ногу, Гриша уже взбирался на знакомый пятый этаж; поскребся — его впустили. Так он и остался…

Пса выкупали. Подали таблетку аспирина, стрептоцида, потом сбегали в аптеку — добавили пиперазин: опасались — вдруг простудился, заразился. Так и остался. И больше уже не поднимался вопрос: отдать Грея или не отдать.

— Он нас победил! Победила его преданность, идущая до конца! — повторил Петр Селиверстович, напомнив тем самым, что читал мою книгу «О любви к живому», где есть глава о собаках «Преданность, идущая до конца». Тон его голоса, выражение ясно говорили, что и он рад такому исходу. — Пристыдил он меня… Но, знаете, изменилось его поведение на улице. Раньше, бывало, если что не так, упрется и стоит. Доги — упрямые! Оставишь, квартал пройдешь, оглянешься — все стоит. Потом наметом догонит. Теперь один ни за что не останется. Идет, все время на тебя смотрит, боится снова потерять. Пожалуй, изменился и наш взгляд на него… Теперь: как-то иду, женщины на газоне работают. Увидели Грея — говорят: «До чего красивая собачка». Он сел, голову туда-сюда. Понял: хвалят. А я думаю: и впрямь красивый! Думаю: вот еще сконструируют приспособление — заживет наш Гриша…

Право, согласитесь, говорил тон голоса рассказчика, разве Гриша не заслужил такой конструкции, после того как выказал свой упрямый нрав, упорство в достижении цели и наперекор судьбе-злодейке добился-таки своего — вернулся в родной дом… Он сам отстоял свое право на то и другое!

В эту минуту дверь открылась, вернулись с прогулки Кирилл, хорошо сложенный, подбористый юноша с пушком на верхней губе, и Грей, большой дог серо-крапчатой масти с дружелюбным выражением морды и необыкновенно подвижный. Как избалованное дитя, он стал тереться головой и боком о колени сидящих, требуя ласки, перебегая от одного к другому, потом, когда приступ нежности немного утих, направился к миске, куда Алевтина Ивановна уже успела положить вкусный кусочек. Пес хромал, одна нога у него была деформирована в скакательном суставе, утолщена и не выпрямлялась, оставаясь постоянно в полусогнутом положении… Но какое это теперь имело значение!