Рассказы о прежней жизни

Поднимается над водой туман, сырее делается воздух, гаснут последние окна, всё ленивее птичья перекличка. Засыпают до утра пичуги, карпы в протоке, жучки и паучки. Только мы, как три привидения, всё блукаем по улице.

Супостат наш изобретателен и неутомим: где и когда нанесёт он удар – трудно предугадать.

Артамонов идёт чуть впереди нас с Викешей. Дождевик его издаёт металлический свист, шаркая о кирзу сапог. Жердь свою Артамонов взвалил на плечо. Тяжёлая – она клонит его долу.

Артамонов мается. Я догадываюсь об этом по всё усиливающемуся мрачному его сопению. У Артамонова комплекс: он помешан на прямоте, на откровенности, он возвёл эти качества в принцип, – роль дядьки Черномора начинает ему претить, и он, чувствую, вот-вот соскочит с зарубки.

Так оно вскорости и происходит. Артамонов тычет жердь в землю и с нервным смешком говорит:

– Чудесно! Взял он вилы и топор и отправился в дозор!.. Слушайте, товарищи дорогие, не знаю, как вам, а мне с этой палкой ещё страшнее, чем без неё. А ну как и вправду кого-нибудь скараулим? Что тогда? Бить их будем? Рёбра ломать?..

– Ну, рёбра не рёбра, – хмыкает Викеша, покачивая в руке свой «шестопёр», – а пугнуть гадов как следует не помешало бы.

– Нет, для чего мы дубьё взяли? – не слушая Викешу, вопрошает Артамонов. – Против кого вооружились? Вооружились ведь. По-серьёзному – не так себе. Вон какие мы грозные. Если возьмёмся кого-нибудь в три палки обрабатывать, да ещё вкус почувствуем – ого!..

Я, кажется, знаю, как ответить на вопрос Артамонова. Никого мы, разумеется, не возьмёмся обрабатывать, а палками вооружились потому, что сами боимся. Без них мы просто гуляющие, с ними – стража. Они гарантируют нам неприкосновенность. Короче, мы охраняем кооператив, а палки охраняют нас.

Впрочем, Артамонов сам находит ответ.

– Страх, – говорит он, – вот в чём дело. От страха человек берёт палку. И всегда он её от страха брал… Возьмёт от страха, а потом кому-нибудь по черепку: не трожь мою собственность!.. Мой стручок гороха… Слушайте, что с нами происходит, а? Мы же культурные люди.

– А ты брось, если смелый! – обижается Викеша. – Брось, что стоишь. Ты, может, боксёр? Самбист-разрядник? Ишь, запереживал: собственность, собственность. Нашёл собственников. – И тут Викеша неожиданно – наверное, даже и для себя – наносит Артамонову коварнейший удар: – Ты вот лучше скажи: почему это твою ограду поломать можно? И цветы вырезать? И велосипед свистнуть?.. А почему от ихнего мотоцикла нельзя гайку отвинтить? Вот давай опыт поставим: они завтра приедут протоку загаживать, а ты подползи втихаря – отвинти гайку. А я посмотрю, что будет… Они же тебе голову отвинтят. Да ещё с отвинченной головой в милицию сдадут.

Артамонов молчит. Проигрывает, видать, про себя ситуацию с отвинчиванием гайки.

– Но ведь не должно нас это разделять, – тихо говорит он, – то, что у кого-то огород, а у кого-то мотоцикл или машина. Нас другое, по идее, должно разделять… Вот, например, у вас машина тоже имеется, но я знаю, что вы её не украли. Хотя могли бы, наверное, при вашей-то должности… По частям как-нибудь. Не обижайтесь – я это теоретически, разумеется.

– Ничего, крой, – разрешает Викеша, – может, послушаю да украду.

– А приятель ваш Жора, извините, жук. Он свою машину украл. Не знаю, как и где, но чувствую – украл. Если не саму машину, то деньги, не деньги – так что-нибудь другое, чтобы деньги сэкономить. Да, собственно, что я вам рассказываю? Сами прекрасно знаете. Но почему-то мы воюем не с Жорой, а с этими молокососами. С Жорой мы водку пьём. А может, правильнее – взять да всем вместе Жору как следует отдубасить.

– Ну, загнул! – теряется Викеша. – Жору бить… То – Жора, а то – хулиганы какие-то.

– Не просто они хулиганы, Викентий Павлович. В том-то и дело. Тут многое понапуталось, только вот что – понять трудно…

Я прислушиваюсь к их разговору и думаю: а действительно, кто они? И кто мы? И что оно такое – наше дачное окружение? Щупальца прогресса, наступающего на природу, или, наоборот, – зелёный экран, заслоняющий природу от щупальцев прогресса? Полигон, где тренируется угрюмая собственность, или лаборатория по восстановлению утраченной любви к земле?

И ещё я думаю с досадой: а может, продать к свиньям дачу? Избавиться от болячки этой – чувства ответственности за жалкий кусок природы. Да закатиться куда-нибудь по великой Оби. Слава богу, обширна матушка-Сибирь – есть куда запустить порожней бутылкой…

VII. Осень

Викеша

Первого сентября утром с территории Викешиной дачи донёсся вопль. Кричала жена Викентия Павловича, высокая костлявая блондинка (теперь мы знаем, что именно блондинка, а не брюнетка является его супругой и зовут её Ирина Сигизмундовна).

Через минуту стала известна причина горя Ирины Сигизмундовны: какой-то неизвестный варнак украл ночью с подоконника веранды четыре семенных огурца.