Рассказы о прежней жизни

Странный город. Интересный. От вокзала тянулись деревянные дома, одноэтажные, с аккуратными калиточками. Если бы не асфальт кругом – самая раздеревенская улица. А машин побольше, чем у нас на главном проспекте.

А теперь пошли большие, каменные. И разные. Вперемежку с «купеческими собраниями» – новые громадины, вроде вокзала.

Огромный, видимо, город. Все идем, идем. Посидели в скверике, возле фонтана. Полюбовались оперным театром – тоже одним из лучших в Союзе. Зашли в столовую, поели сосисок.

– И пятую часть не протопали, – сообщает Алексеич.

И вдруг – длинноногий деревянный мост через крутой овраг, и склоны у оврага тоже деревянные – вымощенные домами, домишками, засыпухами, барачками, сараюшками. Такой Шанхай – куда там наша Вторая Болотная улица.

А за мостом…

– А за мостом, – говорит Алексеич, – я и сам не знаю что.

Ничего, язык до Киева доведет.

– Гражданин, где здесь институт связи?

– А все прямо и прямо…

– Тетя, далеко ли до института связи?

– Далеко, милые. Как базар пройдете, там и спросите.

– Пацан, мы по этой улице к институту попадем?

– Уперлись уже, а все спрашивают! Ну и темнота!

Застыдившись, мы поворачиваем к большому красному зданию.

– Эй, студенты! – насмешливо кричит мальчишка. – Не туда поплыли! Вот он, ваш институт, напротив!

Напротив из-за курганов строительного мусора выглядывает облупленная казарма со входом, взятым напрокат у средней руки дворца.

– У-у-у, – разочарованно протянула Полинка.

– Общежития у них наверняка тю-тю, – сказал Женька.

– Да вы что, братцы? – заволновался Алексеич. – Институт новый. Отгрохают еще. Первый сорт будет. Вот увидите.

Алексеич запереживал: со связью – это его идея. Но «братцы» молчали, и он нерешительно сказал:

– Может, все-таки зайдем потолкуем?

Идти «толковать» выпало мне и Алексеичу.

Кабинет у директора оказался маленький, временный. Директор весь серый: глаза – серые, волосы – серые, серый двубортный пиджачок – сидел на шатком стуле с выщербленной спинкой. Нам достались две табуретки.

Директор долго не мог понять, почему мы заявились к нему, а не в приемную комиссию.

– Так что вас, собственно, интересует? – недружелюбно спросил он.

Мы замычали. А что нас, собственно, интересовало? Хотели поговорить – о том о сем.

Серый директор тихонько вздохнул и скучным голосом нарисовал обстановку: общежития нет, лабораторий не хватает, учиться будем в две смены. Конечно, все со временем утрясется, а пока вот так… Похоже было, что он не очень-то нас агитировал.

Мы извинились и вышли.

Полинка и Женька о чем-то спорили. Полинка смеялась и качала головой – не соглашалась. Тогда Женька подбросил монету. Монета запрыгала по тротуару, и он прижал ее ногой.

– Решка, – подходя, сказал я.

Женька убрал ногу.

– Орел.

– Значит, будем поступать? – спросила Полинка.

Они все стояли на узком тротуаре так, что мне места не оставалось. И я взобрался на кучу битого кирпича. И вдруг, как это вышло – не понимаю, я произнес речь. Настоящую. Даже размахивал руками и стучал себя в грудь.

Я сказал, что всегда представлял институт храмом науки. Видел каждую аудиторию. Любил каждую ступеньку. Мечтал о том, как буду приходить в него по утрам, открывать высокие двери с тяжелыми медными ручками. Вдыхать его запахи. Слушать его тишину…

Словом, Митю Агаркова прорвало. Полинка смотрела на меня круглыми глазами. Даже рот приоткрыла. У Алексеича медленно лезла вверх левая бровь. На мгновение мне стало неудобно перед насмешливым Женькой, и я осекся.

Но Женька поднял голову и задумчиво сказал:

– А на ручках – солнце…

– На каких ручках? – спросил Алексеич.

– Да на медных, на медных! – нетерпеливо притопнула ногой Полинка.

– Тьфу ты! – Алексеич резко сел на свой рундучок. – Заморочили совсем! Что делать-то будем?

– Поступать, – ответил я. – В другой. В медицинский, например. Медицинский здесь – сила.

– Слушай, – сказал Алексеич Женьке. – Ты какой-то теткой хвалился. Помнишь? Говорил, в Барышево живет.

– Тетя Маруся, – уточнил Женька. – Полчаса на электричке. Солености, маринованности, лес и речка.

– Вези! – распорядился Алексеич. – Так нельзя, честное слово! Обалдеть можно. С поезда, устали. Вот отдохнем, пескарей половим, заночуем. А завтра пораскинем на свежую голову.

Женькина тетка поставила на стол кастрюлю с картошкой, из которой ударил столб пара. Потом кастрюлю начали окружать посудины помельче: блюдо с помидорами, с малосольными огурчиками, с грибками, тарелка с селедкой, с баклажанной икрой.

Алексеич перемигнулся с Женькой и достал из рундучка заветную бутылку. Тетя Маруся расхрабрилась, махнула рукой: «А, да когда ж такое дело!» – и выпила вместе с нами. Потом все подналегли на закуску.

Тетка не спускала ревнивых глаз с Полинки. Она прямо истекала нежностью.

– Кушай, деточка. Кушай, красавица. Кушай, сердечко мое. Женечка, подложи ей помидорчиков. Шо ж ты сидишь, как тот пень? Девушка с дороги, проголодалась…