Рассказы о прежней жизни

Она медленно поднимается по ступеням к институту, и двери перед ней открываются. За ними стоит наш розовенький Гена. Он зачем-то снимает очки. Глаза у него растерянные.

– Вам стало плохо, да? – вежливо спрашивает он, становясь из розового свекольным. – Закружилась голова? Можно объяснить преподавателю. Я схожу. Хотите?

Полинка молча обходит его. Гена поворачивается за ней, но тут я ловлю его за руку:

– Стоп. Ты видел? Ты что видел?

– Она мне задачку решила, – говорит он. – А свой билет отнесла назад. Ничего не понимаю…

Алексеич брился. По самые глаза в крутой белой пене.

– Тихо! – отшатнулся он. – Сдурел – мотаешься так! Отхвачу полщеки – будешь платить страховку.

– Она положила билет. Не пошла отвечать. Понимаешь? Она знала – голову даю на отсечение!

Алексеич уронил на колени шматок пены.

– Так, – сказал он. – Так. Я сейчас… Я быстро. Ты почитай пока… Письмо тебе.

Он кое-как добрился и ушел. А я развернул письмо.

«Сынка! – писала мать. – Видела во сне тебя, и нехорошо. Беспокоюсь – не случилось ли чего… Заходила ко мне Филипповна, жаловалась на Полинку – не пишет. Просила тебя поругать ее. А Григорян Алик, дружок твой, сдал все экзамены до срока. Только на учебу его, сынка, не приняли…»

Алексеич вернулся через несколько часов. Смущенно потоптался у дверей, показал билет на поезд:

– Просила купить. Сегодня едет.

– Институт, значит, побоку, – сказал я. – Самое главное – побоку!..

– Может, и не самое главное институт, Митя, – сказал Алексеич. – Проводить ее надо.

– Нет уж, хватит! Понянчился! Провожай один. Поругать ее, кстати, можешь. Мать вон очень просит.

– Ну, извини, – сказал Алексеич. – Я понимаю, конечно. Там, в тумбочке, билет на футбол. Сходи, если хочешь. Я-то не успею.

Я не пошел на матч. Я стоял на перроне, спрятавшись за киоск «Пиво-воды», и видел широкую спину Алексеича. И Полинку. Алексеич время от времени шумно вздыхал и качал головой. А Полинка что-то быстро говорила ему, улыбалась и вытирала слезы…

IX

У меня остался последний вопрос – разбор предложения. Любого предложения: своего, чужого, из книжки или из головы. Я пишу то, которое знаю назубок и могу разобрать в любое время дня и ночи, даже подвешенный вниз головой: «Их зинге ви дер фогель зингт».

– А чьи это стихи? – растягивая слова, спрашивает немка.

– Гёте! – бойко рапортую я.

– Зо, – говорит немка. – А как будет дальше?

Как будет дальше, я не знаю.

– А что стоит впереди?

Я тоскливо молчу.

– А какого цвета моя лысина?! – гремит невесть откуда взявшийся декан. – Зо?!

Это ужасно, но я не могу понять, какого цвета его лысина, и чувствую, что окончательно проваливаюсь…

Я проснулся и долго еще лежал с закрытыми глазами. Лежал и улыбался. Вчера я сдал последний экзамен. Мне негде больше проваливаться. Немка не стала спрашивать, что там впереди и как будет дальше.

– Зо! – удовлетворенно сказала она, услышав о Гёте, и поставила мне пятерку.

Я открыл глаза и увидел Гену. Он сидел против меня, на бывшей Женькиной кровати, и тоже улыбался.

– Интересно ты спишь, Агарков! – сказал он. – Списки, между прочим, вывесили. Твоя фамилия – первая. А его фамилию, – он кивнул на пустую койку Алексеича, – я забыл.

Я быстренько оделся и побежал вниз. В коридоре, возле дверей приемной комиссии, действительно висели списки. Возле них толпились абитуриенты. Свою фамилию я нашел сразу: она в самом деле стояла первой. Потом в конце отыскал: Черданцев В.А.

Рядом со мной оказалась маленькая киевлянка. Она тоже рассматривала списки, старательно шевеля губами.

– Звенько! – подсказал я и ткнул пальцем в одну из колонок.

– Откуда вы знаете? – радостно спросила она.

– Случайно. Поздравляю. И до свидания. Привет папе-генералу!

– Ой, подождите, – догнала она меня. – Вы, конечно, тоже прошли? Да?

– Конечно, прошел, да, – ответил я.

– А ваши… друзья, – она подняла на меня голубые, как небушко, глаза, – они все поступили?

– Нет. Поступил один друг. Тот, который в тельняшке.

– Как жаль, – сказала она, безуспешно пытаясь изобразить на своем милом личике скорбь. – Кстати, папа у меня не генерал, а только капитан. Я ему про все написала, про тот случай…

– Ну-у, это зря. И как меня лупили?

– Нет, – улыбнулась она. – Он, знаете, очень вас благодарил.

– Рады стараться! – щелкнул каблуками я. – До свидания все-таки.

– До свидания, – махнула рукой девчонка.

А вечером мы распрощались с Алексеичем.

– Домой теперь, Митя? – спросил он.

– Да, смотаюсь дня на четыре.

– Ну… кланяйся там. А я к сестренке, в Барабинск. Завтра уеду. Может, проводить тебя?

– Нет, – сказал я. – Чемодан легкий. Гантели Генке отдал, за мичманку. Ты ему скажи – пусть комнату эту забьет. Хорошая комната.

– Скажу, – кивнул Алексеич. – Ничего комната. Поживем.

X

Поезд пришел в мой город днем. Я вышел из вагона. Неторопливо осмотрел себя. Пофасонистее сдвинул мичманку. Переложил поближе тоненькую справку: «Зачислен на первый курс гидротехнического факультета…» и так далее.

За переходным мостом разворачивался на кольце длинный, двухприцепный трамвай. Он постоял немного и, словно успев за это время прикипеть к рельсам, рывком тронулся с места.