Рассказы о привидениях

– Да, мастер Генри. Я уже заканчиваю, да и пора: в людской, небось, гадают, куда я делся. История с кипятком случилась за несколько лет до того, как мистера Бакстера забрали, а тогда он поправился и принялся за старое. Одна из его последних работ – он доделал тот самый бинокль, с которым вы вчера ездили. Корпус был припасен уже давно, линзы тоже, но для полной готовности нужно было что-то еще, а что – я не знаю, только однажды я взял заготовку и спрашиваю: «Отчего же вы, мистер Бакстер, никак не доделаете эту штуковину?» А он мне: «Когда доделаю, это будет новость из новостей: другого такого бинокля во всем свете не найдется, когда он будет наполнен и запечатан». Тут он примолк, а я говорю: «Вы, мистер Бакстер, словно о винной бутылке говорите. Наполнен и запечатан – какая в этом надобность?» – «Я сказал – наполнен и запечатан? Ну я так выразился, чтобы вам было понятней». Подошла, как нынче, вторая половина июня, в один пригожий вечер шел я домой мимо лавки Бакстера, а он стоит на крыльце довольный-предовольный и говорит мне: «Ну вот, дело сделано; такой работы у меня еще не бывало: завтра я собираюсь с ним выйти». – «Вы что, закончили бинокль? – спрашиваю. – Можно мне взглянуть?» – «Нет-нет, – говорит он, – на сегодня я отложу его в сторону, а когда буду показывать вам, вы еще деньги за это заплатите, так и знайте». И это, джентльмены, были последние слова, которые я от него слышал.

Это было семнадцатого июня, а ровно неделю спустя произошла та диковинная штука, из-за которой мы на следствии вынесли вердикт «помрачение рассудка», хотя никому, кто прежде вел с Бакстером дела, такое и в голову не пришло бы. Джордж Уильямс, который жил, да и сейчас живет, по соседству с домом мистера Бакстера, проснулся ночью от трам-тарарама у соседа, встал с постели и подошел к окну – узнать, нет ли где какого хулиганья. Ночь была очень ясная, и он убедился, что никого нет. Он погодил, прислушался и услышал, как мистер Бакстер шаг за шагом спускался по своей парадной лестнице – так медленно, точно (подумалось Уильямсу) кто-то его тянет и толкает, а он цепляется за все, что попадет под руку. Потом хлопнула наружная дверь, и Бакстер в дневном платье и в шляпе выходит за порог и спускается с крыльца: руки вытянуты по швам, губы что-то шепчут, голова мотается из стороны в сторону, а походка такая странная, будто его тащат на аркане. Джордж Уильямс поднял раму и уловил его слова: «Смилуйтесь, джентльмены!», после чего Бакстер разом замолк, как будто ему ладонью прихлопнули рот, и откинул голову назад, потеряв при этом шляпу. И лицо у него было такое жалостное, что Уильямс, не сдержавшись, крикнул: «Вам нездоровится, мистер Бакстер?» – и хотел предложить, чтобы позвали доктора Лоренса, но в ответ услышал: «Не суй нос в чужие дела и заткнись». Однако принадлежал ли тот голос, хриплый и тихий, мистеру Бакстеру, Уильямс так и не понял. Правда, на улице никого, кроме Бакстера, не было, и все же Уильямса этот голос так напугал, что он отшатнулся от окна, отошел и сел на кровать. Но, слыша на улице шаги мистера Бакстера, он не утерпел, снова выглянул в окно и снова увидел его идущим на тот же чудной манер. И еще Уильямс вспоминал, что мистер Бакстер не наклонялся, чтобы подобрать шляпу, и все же она опять оказалась у него на голове. После этого, мастер Генри, никто не видел Бакстера с неделю или больше. Многие говорили, что он уехал по делам или сбежал, ввязавшись в какую-то историю, но в округе его хорошо знали, и никому ни на железной дороге, ни в пивной он не попадался на глаза. Потом обшарили пруд и ничего не нашли, и наконец как-то вечером в деревню спустился Фейкс, лесник, и рассказал, что на Висельном холме, в лесу, черным-черно от птиц и это странно, потому что раньше он их там ни одной не видывал. Сельчане стали переглядываться, и один сказал: «Схожу-ка я туда», а за ним другой: «Если ты идешь, то я тоже», и тем же вечером шестеро их, прихватив с собой доктора Лоренса, отправились на холм и, как вы знаете, мастер Генри, нашли между трех камней мистера Бакстера со свернутой шеей.

О чем пошла речь после этого рассказа, гадать бесполезно. Этого никто не запомнил. Но Паттен, прежде чем выйти, обратился к Фэншо:

– Простите, сэр, но, как я понял, бинокль сегодня был при вас? Я подумал, вы его брали. А нельзя ли спросить: вы им пользовались?

– Да. Только чтобы что-то рассмотреть внутри церкви.

– О, выходит, вы его заносили в церковь, сэр?

– Да, в Лэмбзфилдскую церковь. Кстати, боюсь, я его оставил привязанным к велосипеду, и теперь он на дворе у конюшни.

– Не важно, сэр. Утром я первым делом его принесу, и не будете ли вы так добры его проверить?

И вот, до завтрака, после спокойного, честно заслуженного сна, Фэншо вышел в сад и направил бинокль на далекий холм. Тут же опустил бинокль, осмотрел сверху и снизу, подкрутил колесики, проверил еще и еще раз, пожал плечами и вернул на столик в холле.

– Паттен, – сказал он, – от него никакого толку. Я ничего не увидел, как будто кто-то заклеил линзы черной пленкой.