Рассказы о привидениях

И тем не менее они добрались до меня – меня, который вел исключительно безмятежное и благополучное существование, меня, которого охраняли (не строго, но с необходимой тщательностью) от жутких фантазий и страхов. Впрочем, подобные меры предосторожности не способны уберечь от всего и вся. Я затруднюсь назвать точную дату, когда меня впервые посетило некое смутное опасение насчет калитки, открывавшей путь в рощицу. Возможно, это случилось незадолго до того, как я пошел в школу, возможно, в какой-то из более поздних, смешавшихся в памяти летних дней, когда я возвращался после одиноких блужданий по парку или, что вероятнее, после чаепития в Холле. Так или иначе, я был один и, уже собираясь свернуть с дороги на тропу, ведущую к рощице, столкнулся с деревенским жителем, также направлявшимся домой. Мы пожелали друг другу хорошего вечера, и спустя минуту-другую, ненароком оглянувшись, я с некоторым удивлением обнаружил, что прохожий застыл на месте и смотрит мне вослед. Однако он не окликнул меня, и я двинулся дальше. К тому моменту, когда я, пройдя через железные ворота, проник из парка в рощицу, вечерние сумерки зримо сгустились, однако не превратились еще в кромешную тьму; и мне почудилось чье-то присутствие среди деревьев; задаваясь вопросом, так ли это, я не мог ответить определенно – ни отрицательно, ни, к счастью, утвердительно (ведь если в рощице кто и обретался, ему было решительно нечего там делать). Конечно, когда находишься в лесу, трудно быть напрочь уверенным, что никто не следует за тобой по пятам, прячась за ствол дерева, стоит тебе обернуться. Могу лишь сказать, что, если такой соглядатай там и скрывался, он не приходился мне ни соседом, ни знакомым и, судя по некоторым признакам, был облачен в плащ с капюшоном. Насколько мне помнится, я ускорил шаг и позаботился о том, чтобы надежно запереть калитку. И начиная с того вечера при мысли о рощице в душе моей неизменно возникало нечто, что Гамлет называет «предчувствием». Смутно припоминаю, как выглядывал из окна, выходящего на рощицу, и спрашивал себя, не мелькает ли меж деревьев какая-нибудь фигура. Намекни я (а быть может, я и намекал) няньке о своих подозрениях, единственным ответом мне стало бы: «Придет же такое в голову!» – с дальнейшим предписанием немедля отправляться в постель.

Не скажу наверняка, той же ночью или позже я смотрел в предрассветные часы на залитую лунным светом лужайку за окном, убеждая себя, что какое-то движение, замеченное мной в полускрытом уголке сада, – всего лишь плод моего воображения. Но вскоре меня начали посещать сны, которых я предпочел бы не видеть и которыми всякий раз бывал сильно напуган; и все они вращались вокруг калитки, ведущей в рощицу.

По мере того как идут годы, нам все реже снятся страшные сны. Нелепые и неловкие – да, бывают, вроде того, в котором я, приняв ванну и обтираясь полотенцем, открываю дверь спальни и оказываюсь на запруженной людьми железнодорожной платформе, где приходится второпях сочинять неуклюжие оправдания своему прискорбному дезабилье. Однако такие видения не вселяют тревоги, хотя и вызывают чувство досады, снова и снова всплывая в памяти. Но в ту пору, о которой я нынче размышляю, едва мной овладевал сон, я – не часто, но чаще, чем мне бы хотелось, – знал наперед, что он окончится скверно и что мне нипочем не удержать его в приятном и радостном русле.

Стоя у окна, я вижу, как садовник Эллис исправно орудует совком и граблями, как другие знакомые фигуры снуют туда-сюда, занятые разными безобидными делами; но меня не обманешь. Я знаю: очень скоро садовник и все остальные соберут свои пожитки и разойдутся по домам или иным безопасным уголкам в округе, сад же будет предоставлен, так сказать, самому себе – или тем его обитателям, которые избегают человеческого общества и ждут не дождутся сигнала «путь свободен», чтобы занять наилучшие места.

Приближался момент, когда окрестности начинали приобретать угрожающий вид и солнечный свет, утратив силу, сменялся тем, чему я тогда не мог подобрать названия, но спустя годы, вспоминая об этом, определил как безжизненную бледность затмения. Я ощущал, как предчувствие опасности растет во мне и берет надо мной власть, заставляя беспокойно озираться по сторонам в поисках зримого воплощения моего страха. Сказать по правде, я догадывался, где именно следует искать. За кустами между деревьев, несомненно, что-то двигалось – и вот уже оно столь же несомненно (и быстрее, чем это казалось возможным) перемещается по дорожке, ведущей к дому. Я все еще стоял у окна – и не успел я освоиться с этим новым страхом, как услышал шаги на крыльце и скрип дверной ручки. Я не имел ни малейшего представления о том, что произойдет дальше, и понимал лишь одно: это непременно будет нечто ужасающее.