Они засмеялись. На перрон, пока они разговаривали, до поезда оставалось уже пять минут, вышли из вокзала еще двое: мужчина в роскошном деловом костюме, плаще аля Ален Делон в «Самурае», под винтаж, с кожаным портфелем и «Верту» в руке, эдакий мистер Смит, и девушка; девушек среди студенток и вправду было очень немного; даже среди преподавательского состава женщины были не желательны; но физрук у Тео и Дэмьена, например, была женщина, и они все ее боялись – бывшая чемпионка по тяжелой атлетике, редкая язва, комментировала все первые неудачи так ядовито-остроумно («Адорно, что с Вами? эстетический припадок или это Вы отжимаетесь так?»), что кто-то из группы стал выкладывать это всё в твиттер, и на него был подписан весь Университет. Эта девушка не была преподавателем – слишком молодая, и не была студенткой – отец Макнейл прав – все студенты должны быть на лекции в восемь пятнадцать, за пропуск лекций парням ничего не было, кроме выговоров, а вот девушек могли и исключить; она была будто из посетителей-родственников – в лиловато-розовом пальто, тонкая, еле слышная, как мелодия за стеной, светловолосая, красивая – Дэмьен не особо разбирался в девчачьей красоте, в живой; в киношной – это да; но девушка на перроне была именно что классически красивая, высокомерно так – как модель с фотосессии Burberry или Prada; и она, и мужчина в плаще и с «Верту» посмотрели на священника и мальчика с любопытством. Но это они были здесь гости, а Дэмьен и отец Уильям – дома; потом отец Уильям стал спрашивать про университет – как там всё устроено: общежитие, столовая, прачечная, спортзалы, библиотеки, бассейн, парикмахерская, магазины, посещение родных, расписание, мессы; что за ребята поступают учиться, те, что не по направлению от семинарий и рекомендаций из приходов – в университет была квота на поступление не-католиков, как и на поступление девушек; его интересовало практически всё. Дэмьен рассказал, что почти все знакомые Дэмьену не-католики, чудом прорвавшиеся в университет, под влиянием внутреннего распорядка сего учебного заведения – посты, праздники, мессы, приезды Папы, кардиналов, не церковных, но интересных знаменитостей вроде писателей, актеров, режиссеров, политиков – знаменитых католиков, от общей специфики обучения, – перешли курсе на третьем-четвертом в католицизм, неизбежное решение, редко кому удалось устоять – отца Макнейла порадовала эта статистика. Потом подошел поезд; роскошный, красный; отец Уильям и Дэмьен сели вместе; в поезде не было классов; всё было мягким, темно-красным, и везде подавали кофе, чай и какао, горячие вафли и шоколадные конфеты, предлагали подушки и пледы; «католический поезд» опять сказал «католический» отец Уильям; он выходил через два часа; смотрел еще пару достопримечательностей, каких-то очень личных; а потом уже двигался окончательно на рыбалку; они поговорили даже о здешних горячих вафлях – как они прекрасны; когда же отец Уильям вышел, на Дэмьена сразу рухнуло это «я уехал, я теперь один»; и поля, деревни живописные за окном; и всё же Дэмьен был рад, что ушел пораньше от Тео; что Тео не было на перроне, не было прощания; потому что он уже скучал, так скучал, а Тео бы прыгал по перрону, наслаждаясь каждой секундой ускользающего бытия, умирая от нетерпения, от жажды будущего – вот кто не скучает – Тео – он такой – он бы поменялся местами с Дэмьеном, не задумываясь, Тео обожает путешествовать, менять места, смотреть на мир и слушать себя; но уехал Дэмьен, а Тео остался – как в детской книжке про поросят Тут и Там – Тут всё время сидит дома и наслаждается тем, что есть – весной, летом, Хэллоуином, Рождеством; а Там всё время шлет ему открытки из разных прекрасных мест, и только на Рождество возвращается, спешит сквозь снежную бурю…
Еще издалека, еще даже не подъехав к Асвилю – город был очень красивый, средневековый – город на равнине, у него даже сохранились крепостные стены – в вечереющем небе Дэмьен увидел Его шпили – за несколько километров до вокзала; таким огромным был Собор; вспомнил воспоминания одного из английских летчиков Второй Мировой: «бомбить Его было запрещено строго-настрого, да никто бы и не осмелился уронить бомбу или даже стрелять по противнику рядом с Собором; хотя почти все жилые дома вокруг были уничтожены; помню, как я летел рядом с Ним – меня потрясло, какой Он огромный – мы пролетали не над Ним, а между Ним, будто в стипль-чезе каком-то участвовали…» – Дэмьена тогда очень тронуло, что летчик, человек, в общем-то простой, вдруг пишет Собор – и Нем – с прописных букв; будто сам Собор – Бог; а еще любимого Тео Рильке: «… он так высок, что не вмещается в пределы взгляда, как близость собственного «я» – громада необозримая…».